Царские сокровища, или Любовь безумная - [108]

— Проходите!

— Тогда подскажите, где мне найти комиссара по охране бывшего царя?

Солдат недружелюбно отвечал:

— Панкратова, что ль? Это ко мне не относится, я не должóн говорить. Идите к коменданту пристани, может, он скажет… — И, заметив еще одного, приличного вида прибывшего пассажира, поспешил к нему — проверять документы и поклажу.

Начальник пристани — маленький человечек в форменной шапке с кокардой — стоял у «Руси» и разговаривал с капитаном. Недовольным, усталым голосом пробурчал:

— Положено всем новоприбывшим к бывшему царю представляться начальнику отряда по охране бывшего царя и его семьи, полковнику Кобылинскому, это в доме Корнилова.

— Где такой дом?

— Идите все время по нашей улице, три квартала пройдете, слева угловой, за высоким забором.

Соколов отправился в указанном направлении, ступая по тротуару, сделанному из досок.

Дом нашел легко. Сначала его не хотели допускать за ограду, потом другой часовой не пускал в дом. Соколов строго взглянул на хлюпика с ружьем:

— Почему так развязно себя ведешь? Как фамилия?

Солдат испуганно взял под козырек и освободил проход.

Преодолев эти препоны, Соколов попал в большой, судя по всему, прежде богатый дом, который нынче был заплеван, закурен, на давно не мытом полу горой валялась семечная шелуха.

Полковник Кобылинский

Прихожая и приемная были забиты нетерпеливо гудевшей толпой, но, к счастью Соколова, вскоре из дверей кабинета вышел человек лет тридцати пяти, отличной выправки, в темно-зеленом мундире с полковничьими серебряными погонами.

Это был стройный и плечистый офицер с тщательным пробором, породистым лицом, подтянутый, говоривший четко и конкретно. Острым взглядом на ходу он вырвал из серой массы Соколова, стоявшего возле окна. Подошел, внимательно взглянул в лицо:

— Вы, господин офицер, ко мне?

Соколов не сдержал улыбку:

— Господин полковник, я не офицер, я зубной врач Рошковский. А вот в вас угадываю гвардейского офицера.

— Позвольте, господин Рошковский, представиться: полковник второго лейб-гвардейского Литовского полка Евгений Степанович Кобылинский. Чем могу служить?

— Евгений Степанович, я командирован Временным правительством к государю.

— Я попрошу вас говорить «к бывшему царю». Срок командировки оговорен?

— Две недели. Мне необходимо осмотреть состояние зубов и оказать необходимую помощь семье и самому государю, простите, бывшему царю.

— Пройдемте в кабинет!

Кобылинский сел за стол, остановил взгляд умных глаз на Соколове:

— Это ваше счастье, господин Рошковский, что вас командировали сюда лишь на две недели.

— Почему?

— Скоро сами поймете… — Подумал, вздохнул. — Вокруг бывшего царя тяжелая обстановка. Местное население пользуется любым случаем, чтобы оскорбить Николая Александровича и особенно бывшую царицу. В свите бывшего царя тоже немало таких, кому лучше было бы не увязываться за ним. Панкратов понимает, что грубость с безоружными и беззащитными пленниками — элементарное свинство. И всячески пресекает…

Кобылинский что-то торопливо написал на бумаге, протянул Соколову:

— Записка к Панкратову, комиссару по охране бывшего царя и его семьи. Я рекомендую предоставить вам на две недели жилье и позволить осмотреть бывшего царя, его семью и свиту. Кстати, Василий Семенович Панкратов живет здесь же, последняя дверь по коридору справа, но сейчас он отсутствует, скоро вернется, так что вам придется подождать. В этом доме живут многие из свиты, другие помещены вместе с семьей Романовых — старый камердинер Чемодуров, камеристка Тутельберг, две няни. Боюсь, вас не удастся разместить в этом доме, но на улице не оставим. — На мгновение замялся. — Простите, доктор, меня можете осмотреть? У меня вот здесь, — открыл рот, показал пальцем, — болит. Вы не поможете?

Соколов, скрывая отвращение и стараясь не дышать, заглянул в рот, с умным видом покачал головой и, напрягая в памяти гимназические занятия анатомией и латынью, без запинки произнес:

— У вас, господин полковник, серьезные дела: альвелярная пиорея ос пубис.

Кобылинский с ужасом выпучил глаза:

— Ос пубис? И что это такое?

Соколов соболезнующе вздохнул:

— Придется экстрактировать!

— Что?!

— Удалять. Зайдете ко мне на той недельке.

Мужественный полковник Кобылинский вытирал со лба холодный пот. Он не боялся ходить в штыковую атаку, он боялся лечить зубы.

Счастливый Афонька

В этот момент появился экс-революционер Панкратов — громадный, заметно сутулый бородатый мужик в высоких меховых сапогах, когда-то сидевший в шлиссельбургской камере по соседству с легендарной и сумасшедшей Верой Фигнер.

Он прочитал записку и повел Соколова в небольшой соседний домик. Их встретила светловолосая девица лет двадцати с толстенной пшеничной косой, с озорными зелеными глазами. Панкратов, сильно упирая на «о», произнес:

— Маша, вот к тебе постоялец на две недели. Корми, пои его, все включу в счет бывшего царя.

Соколов возразил:

— Я сам за себя заплачу.

Панкратов обрадовался:

— Вот и хорошо, это справедливо! — и добавил: — Вас небось интересует распорядок дня? А то вернетесь в Петроград, доложите, что держим бывшего царя в сырой темнице, а на самом деле Николай Александрович ведет правильный и здоровый образ жизни. В девять утра бывший царь пьет чай, потом читает и пишет в свой дневник. С одиннадцати до часу пополудни колет или пилит дрова на улице. Сегодня обрадовался снегу, как ребенок: кидал снежки, потом чистил двор от снега. В час дня — завтрак. Затем со всей семьей (кроме Алексея, которому ваш коллега доктор Боткин запретил лишние нагрузки) прогулка во дворе, а забор поставили высокий, чтобы обыватели, революционно настроенные, не учинили насилия над пленниками. В пять вечера — чай, затем бывший царь читает в своем кабинете. Обед — в восемь вечера. До самого вечернего чая в одиннадцать — игры, развлечения, домино, шахматы, карты. Режим нормальный!