Царская тень - [15]

Несколько мгновений мир вращается в неестественной тишине. В нем есть только Астер, которая прижимает лицо к земле и ползет к ней. Хирут видит безумную скорбь в ее глазах, видит, как ее рот пережевывает слова, чтобы выплюнуть их. Клуб пыли поднимается над Астер, когда она волоком тащит себя по земле, словно забыв, как пользоваться ногами, словно ее тело не может удержать полное бремя ее ненависти. А потом между ними не остается ничего, кроме пыльного воздуха толщиной в палец. Тишина длится, Хирут слышит только звон у себя в ушах. А потом: Это было ни за что? Кричит Астер и трясет Хирут за плечо. Это было ни за что?

Хор

Мы видим маленькую Астер. Мы видим, как она поднимается по лестнице, а хор женщин причитает за ее спиной. Она хватается для большей надежности за перила, подтаскивает свое свинцовое тело на следующую ступеньку. Ее детское сердце, обезумевшее от страха, заметно дрожит в ее груди. Мы слышим мужской смех в зале внизу. Мы слышим скрип тяжелых стульев, эхом разносящийся по всему большому дому. Повешенная на длинный гвоздь яркая керосиновая лампа покачивается на площадке перед ней. По стенам скачут тени, и что ей еще остается — только в ужасе оглянуться на мать. Она ведь в конечном счете такая маленькая. Всего лишь девочка. А потому, когда они говорят ей: Ну, давай, Астер, иди к твоему новому мужу, что может сделать Астер — только подчиниться и идти.

На верхней ступеньке стоит кухарка, она распахнула руки, чтобы взять ее и проводить в спальню. Астер не знает, что мы там. Она не может видеть, как на темной, темной лестнице сияет ее великолепное абиссинское платье. Другого пути нет, только через спальню, говорим мы ей. Никакого пути для бегства нет, кроме того, что ты найдешь в себе. Мы шепчем, но она не слышит. Мы предлагаем совет, который все матери дают дочерям, оставляющим позади свое девичество. Она спотыкается и останавливается на последней ступеньке. Девочка, которую так трудно довести до слез, в этот момент на грани обморока. Кухарка покачивает головой и прижимает палец к губам, подбадривая ее движениями руки.

Не бойся, Асти, говорит кухарка. На нем ожерелье, которое ты ему дала. Это хороший знак. Иди, эмебет, не волнуйся, он будет нежен.

Но Астер ничего не слышит. Она повисла над праздничными голосами, она в плену у созревающей ярости, которую ошибочно принимает за страх. За этой дверью спальня. В спальне Кидане. Когда она войдет, то должна будет сделать это без кухарки, без матери. Она должна войти как жена человека, которого едва знает. Они будут одни и будут делать то, что делают муж и жена, когда закрывают за собой дверь и погружаются в гробовое молчание. Выбора нет — только вперед. Другого пути нет, только через спальню, снова говорим мы ей.

На площадке кухарка притягивает ее к себе, обнимает. Ляг на кровать, раздвинь ноги и закрой глаза. Утром я буду ждать тебя здесь. Я сама тебя искупаю, если захочешь. Она целует Астер в одну щеку, в другую, поправляет складки на ее платье. Ты красивая, говорит она.

Распухший глаз кухарки почти зажил, как и рассеченные губы — на них теперь лишь сухая корочка. Никто из них не говорил о той ночи, когда они пытались убежать, но отец Астер поймал их. Это стертое воспоминание, выжженное, истолченное в прах. Когда раны окончательно заживут, не останется никаких свидетельств того, что Астер и кухарка когда-то заключили договор бежать вдвоем и никогда не возвращаться. Теперь кухарка говорит с ней так, будто Астер не нарушала своего обещания: признаться, что идея принадлежала ей самой. Она нежно смотрит на нее, словно Астер всю вину приняла на себя, словно это Астер чувствовала, как кулаки отца вонзаются в ее живот, крушат ее челюсть.

Астер цепляется за кухарку, прячет лицо в ее плечо. Идем со мной, всего лишь за дверь.

Выражение, которое мелькает на лице кухарки, — словно жесткий луч света. Нам всем приходится делать то, что нам не нравится, говорит она.

Они идут к спальне, перед дверью кухарка отходит в сторону. Астер кладет ладонь на дверь и толкает ее, потому что другого пути нет — только через спальню, потому что ничто другое невозможно, потому ничто другое никогда не было возможно, только идти туда, куда она должна идти. Она входит внутрь, прижимается спиной к стене, ее тело пульсирует, как нераскрытая рана. Она все еще воображает побег. Она не видит внизу лестницы мать, готовую схватить ее, если она бросится в бегство. Кухарка тоже смотрит на дверь спальни, ее челюсти плотно сжаты, она пытается скрыть улыбку, но у нее это плохо получается.

В большом зале внизу воздух наполнен густым запахом мускуса и дыма. Мужчины позакрывали все окна, от нетерпения их глаза скучнеют. Они ждут одного звука: испуганного крика девочки, первых знаков того, что мужчина освободился. Ждет и мать Астер, ждет и дрожит, как та юная девочка, какой она была когда-то. Она тянется к руке кухарки, но та отдергивает руку. Она восстанавливает в памяти свои шаги по той дороге, которая, как когда-то надеялась кухарка, приведет к свободе. Она снова клянет жесткие кулаки, которые свалили ее. Другого пути нет, только через спальню, бормочет она себе под нос. Нет никакого пути для бегства, кроме того, что ты найдешь в себе.