Царская Россия во время мировой войны - [36]

— Я пришел заимствовать у вас немного бодрости, ваше превосходительство, так как, не скрою от вас, я отовсюду слышу самые мрачные предсказания.

— Пусть бы подождали, по крайней мере, результата сражения, которое начинается на Марне… И, даже если это сражение не будет удачным для нас, дело еще вовсе не станет безнадежным…

Я подтверждаю свое уверение рядом положительных фактов и обдуманных предположений, которые не оставляют мне никакого сомнения в нашей окончательной победе, если у нас хватит хладнокровия и упорства.

— Это правда, — отвечает N, — это правда! И мне очень приятно это слышать. Но есть один элемент, который вы не принимаете в соображение, и который играет большую роль в пессимизме, наблюдаемом повсюду… особенно в высших сферах.

— Ах, особенно в высших сферах?

— Да, в высших слоях Двора и общества, среди людей, которые обычно близки к монархам, и которые больше всего беспокоятся.

— Почему же?

— Потому что… потому что в этих кругах уже давно обращают внимание на неудачи императора; знают, что ему не удается все, что он предпринимает, что судьба всегда против него, наконец, что он явно обречен на катастрофы. К тому же, кажется, что линии его руки ужасны.

— Как… такие пустяки могут производить впечатление?

— Чего же вы хотите, господин посол. Мы — русские и, следовательно, суеверны. Но разве не очевидно, что императору предопределены несчастья?

Понизив голос, как если бы он сообщал мне страшную тайну, и устремив на меня пронзительный взгляд своих желтых глаз, которые по временам вспыхивают мрачным огнем, он перечисляет невероятный ряд происшествий, разочарований, превратностей судьбы, несчастий, которые в продолжение девятнадцати лет отмечали царствование Николая II. Ряд этот начинается торжеством коронации, на Ходынском поле, в Москве, где 2000 мужиков были задавлены в суматохе. Через несколько недель император отправляется в Киев; на его глазах тонет в Днепре пароход, с тремя стами человек. Несколько недель спустя он присутствует в поезде при внезапной смерти своего любимого министра, князя Лобанова. Живя под постоянной угрозой анархистских бомб, он страстно желает сына, наследника; родятся четыре дочери подряд, и, когда Господь, наконец, дарует ему сына, ребенок носит в себе зародыш неизлечимой болезни. Не любя ни роскоши, ни света, он стремится отдохнуть от власти среди спокойных семейных радостей: его жена — несчастная, нервная больная, которая поддерживает вокруг себя волнение и беспокойство. Но это еще не все: после мечтаний об окончательном царстве мира на земле, он вовлечен несколькими интриганами своего Двора в войну на Дальнем Востоке; его армии, одна за другой, разбиты в Маньчжурии, его флот потоплен в морях Китая. Затем, великое революционное дуновение проносится над Россией: бунты и резня следуют друг за другом, без перерыва, в Варшаве, на Кавказе, в Одессе, Киеве, Вологде, Москве, Петербурге, Кронштадте; убийство великого князя Сергея Александровича открывает эру политических убийств. И когда волнение едва успокаивается, председатель Совета Столыпин, который выказал себя спасителем России, падает однажды вечером, в киевском театре, перед императорской ложей, под револьверным выстрелом агента тайной полиции.

Дойдя до конца этой мрачной серии, N. заключает:

— Вы признаете, ваше превосходительство, что император обречен на катастрофы и что мы имеем право бояться, когда размышляем о перспективах, которые эта война открывает перед нами?

— Следует относиться к своей судьбе без трепета, ибо я из тех, которые верят, что судьба должна считаться с нами; но если вы так чувствительны к несчастным влияниям, разве вы не заметили, что царь имеет теперь среди своих противников человека, который, что касается неудач, не уступит первенства никому, а именно — императора Франца-Иосифа. В игре против него нет риска, потому, что выигрыш несомненен.

— Да, но есть еще Германия. И мы не в силах ее победить.

— Одни нет. Но рядом с вами стоят Франция и Англия… Затем, ради Бога, не говорите себе заранее, что вы не в силах победить Германию. Сражайтесь сначала со всей энергией, со всем героизмом, на который вы способны, и вы увидите, что с каждым днем победа будет вам казаться более верной.

Среда, 9 сентября.

На восток от Парижа, от Урка до Монмирайля, французские и английские войска медленно продвигаются вперед. По совершенно правильному инстинкту русское общественное мнение гораздо более интересуется сражением на Марне, чем победами в Галиции.

Вся судьба войны действительно решается на западном фронте. Если Франция не устоит, то Россия принуждена будет отказаться от борьбы. Бои в Восточной Пруссии дают мне каждый день новые доказательства этого. Ясно, что русским не по плечу бороться с немцами, которые подавляют их превосходством тактической подготовки, искусством командования, обилием боевых запасов, разнообразием способов передвижения. Зато русские кажутся равными с австро-венгерцами; они имеют даже преимущество в рвении и в стойкости под огнем.

Четверг, 10 сентября.

На восток от Вислы, на границе Северной Галиции и Польши, русские прорвали неприятельскую линию между Красником и Томашевом.