Царская пленница - [14]

Мне не ответили. Темная фигура, неслышно ступая, подошла к кровати. «Это мне снится, — подумал я, — нужно проснуться». Однако сон продолжался. Послышалось шуршание одежды, и в темноте я разглядел белое женское тело.

— Ты болен, милый, тебе холодно, — прошептала гостья, — я тебя согрею.

Женщина присела на край широкой кровати и легла ко мне под одеяло. Я почувствовал мягкое тело с прохладной кожей.

— Кто вы? — вновь прошептал я, не понимая, сон это или явь.

— Неважно, я хочу тебе помочь.

Гостья обняла меня и прижалась. Она была совсем без одежды, и я, как бы сквозь сон, почувствовал запах молока и свежего хлеба.

— Вы хозяйка? — опять спросил я, не понимая, что собственно происходит.

— Молчи, — тихо ответила гостья, дыша мне в самое ухо. — Тебе скоро будет хорошо.

Я, честное слово, не понял, что она имеет в виду. Заниматься любовью в том состоянии, в котором я пребывал, было весьма проблематично. Что иного «хорошего» от ее пребывания в моей постели может быть, не представлял. Однако ничего другого, как ждать развития событий, мне не оставалось. К тому же мне не до конца было понятно, во сне это все происходит, или наяву.

Прижимаясь к женскому телу, я инстинктивно начал его ласкать, поглаживая самые заманчивые места, но ночная гостья остановила мои руки. Сделала она это не грубо, а как-то необидно, почти дружески.

— Спи, я тебя согрею, — произнесла она, как и раньше дыша в самое ухо.

Я внутренне успокоился и, прижавшись к ней, уснул. Что было дальше, не помню. Проснулся я, когда в комнату заглядывало солнце. Простыни подо мной были влажные от пота, но голова ясная и свежая. Температуры не было и в помине. Я был слаб, но почти здоров.

Гостьи, если она приходила на самом деле, а не приснилась, в комнате не было. Я вылез из-под одеяла и оделся. Мои сокровища лежали в сундуке для платья, там, куда я их вчера положил. Я вышел из номера и отправился в общую залу, где пока не было ни одного посетителя. Половой, который приносил мне вчера воду для умывания, дремал в углу, положив голову на грязную, залитую вином скатерть. Я тронул его за плечо, и когда он испугано вскочил, уставившись на меня заспанными глазами, попросил принести горячей воды и завтрак.

— Ага, счас, — пообещал он, как мне показалось, не зная, как ко мне обращаться, то ли «господин», то ли «парень» — я занимал дорогой номер, но выглядел точно таким же нищим, каким был он. — Тебе вина лучше или молока?

— Принеси мне молока и хлеба, — попросил я. — А кто такая женщина, которая здесь ходит?

— Где ходит? — удивился половой, оглядываясь по сторонам.

— Я ее вчера видел, такая высокая, полная.

— А, — протянул парень, — вот ты о ком. Это сестра хозяина, она немного не в себе. Раньше барыней была, а теперь тут живет.

— Почему она не в себе?

— Не знаю, может, ее родимчик хватил?

— Какой «родимчик»? — удивился я.

— Не знаю, — ответил половой. — Мало ли что в жизни бывает!

Я вспомнил способность многих своих соотечественников употреблять непонятные слова безо всякого смысла. Родимчик — это припадок с судорогами который бывает у рожениц и младенцев. Однако я сделал еще одну попытку понять, что он такое сказал:

— Она что, недавно рожала?

— Кто рожал? — удивился парень.

— Сестра хозяина.

— Это мне не ведомо, я здесь недавно.

— Ладно, неси еду, — попросил я, понимая, что чем дольше мы будем говорить, тем больше разговор будет вязнуть в непонимании друг друга. Половой принес заказ, я дал ему медную монету на чай и остался в одиночестве. Заняться было решительно нечем, оставалось только выздоравливать. Позавтракав, я приободрился еще больше и вышел из своего номера посмотреть, куда я, собственно, попал.

В общей зале постоялого двора посетителей еще не было. Был он меблирован тяжелыми, невысокого калибра и примитивной работы столами и широкими лавками вместо стульев. Не встретив никого из местной обслуги, я прошел во внутренний двор с парой сараев и несколькими коровами, щиплющими чахлую травку у дальнего забора. Не увидев ничего примечательного, я вернулся в свою комнату и прилег на кровать.

Тут же в голову полезли самые скверные мысли. Кроме непрекращающегося беспокойства об Але, меня волновала и собственная судьба. Документов у меня не было. Я был ранен, об этом знали или догадывались хозяева заведения, и могли сдать меня полиции. Я же, пока не окрепну, не смогу убраться подальше от этих мест.

В Питере в это время жило порядка двухсот двадцати тысяч человек. По нашим меркам, это совсем немного. Конечно, не все были на виду друг у друга, но и возможность затеряться в людском море была небольшая. Если начнется скандал в связи с убийством Сил Силыча и его подручного, полиция вполне может заинтересоваться раненым человеком, оказавшимся в беспомощном состоянии невдалеке от места преступления.

Судя по теперешнему самочувствию, возможности убраться с этого постоялого двора раньше завтрашнего дня у меня не было. Так что необходимо было простоять еще день и продержаться ночь, а там будет видно.

Невеселые раздумья прервал приход хозяина. Он явился за очередным траншем за постой. Когда он вошел, я встал ему навстречу.