– Так ведь, иди, голубушка. Счас Тихона кликну, он тебе горячей водицы мигом натаскает, – и тетка скрылась в коридоре, зовя куда-то запропастившегося Тихона. Саша же направилась прямиком к лестнице, и начала медленно подниматься. Она, так же как и брат, никогда не бывала в этом доме, но слышала, что еще царь Петр выбрал его для различного рода увеселений, иногда и срамных, и отец принимал в этих беспутствах самое непосредственное участие. Вот поэтому его детям вход в этот приют греха был закрыт. Но что делать, коли это поместье – единственное, коим им разрешено пользоваться. Саша вздохнула. Положа руку на сердце, она была рада и этому дому, вроде бы и небольшому, но по сравнению с тем, в котором она жила в последние годы – настоящим хоромам. Поднявшись на второй этаж, Саша принялась заглядывать в каждую комнату, в надежде понять, которая из них будет ее убежищем. Она быстро определилась, выбрав себе комнату, ровно посредине. Войдя в нее, она сняла телогрейку и повесила ее на стул. Там же примостилась шаль. Уже давно Саша отвыкла от привычки бросать свои вещи на пол, чтобы кто-то из холопок их подобрал, почистил и повесил на место в гардеробной. Да и мало у нее сейчас одежды, чтобы расшвыриваться ею направо-налево.
– Тук-тук, – мужской голос сопровождался постукиванием по дверному косяку. Саша резко обернулась и увидела молодого подпоручика, стоящего в дверях. – Разрешите представиться, Семен Голицкий, младший адъютант при канцелярии его императорского величества.
– Мне, я полагаю, представляться не нужно? – вопреки всему голос бывшей княжны звучал ровно и холодно.
– Нет, не нужно, – Голицкий разглядывал Сашу, останавливая взгляд на ее поношенном, но, хотя бы чистом платье. Это было так унизительно, что щеки у нее вспыхнули, а к глазам подкатили непрошеные слезы, которые удавалось сдерживать лишь силой воли. – Не надо меня ненавидеть, – Голицкий примирительно поднял руку и улыбнулся краешками губ. – Я вовсе не виноват в ваших с братом злоключениях.
– Зачем ты пришел? Словно следом всю дорогу крался, потому как нашу Белку даже без лошади догнать и обогнать можно, – Саша устало повела плечом. Как же муторно. А ведь она прекрасно помнила то время, когда не только такие вот подпоручики, а люди куда значимее, боялись не то слово сказать.
– Ну вот опять, – Голицкий покачал головой. – Александра Александровна, лучше уж скажи, куда сундуки складывать?
– Сундуки? – Саша моргнула. – Какие сундуки?
– С одежкой вашей, кою не позволили брать с собой. Государь говорит, что ему она ни к чему. А хранить дольше – дать прекрасный прокорм для моли и мышей, а эту дрянь на складах ему разводить ой как неохота, – Саша молчала, глядя на него расширившимися глазами. Подождав минуту и поняв, что с хозяйки ничего путного не добиться, Голицкий покачал головой. – Понятно. Я внизу оставлю тогда, сами разберетесь.
И он повернулся, оставляя Александру в весьма расстроенных чувствах.
– Погоди, – успела она остановить Голицкого. – Ежели подождешь, пока я переоденусь, сможешь свезти меня к государю? Я ведь еще не видела его, Петр Алексеевич токмо с Шурой и разговаривал…
– Никак не получится, – Голицкий вновь посмотрел на Сашу. – Чтобы к нему попасть на аудиенцию, надобно у Кузина записаться, ежели только государь сам не повелел доставить к нему.
– А как мне… – Саша невольно сложила руки на груди в молитвенном жесте.
– Я похлопочу за тебя, Александра Александровна, – смягчился Голицкий. – Думаю, что послезавтра смогу провести к государю, ежели желание такое сохранится.
– Я… я подожду, – Саша решительно кивнула и Голицкий вышел из комнаты.
Семен вышел из дома и приказал мужикам, приехавшим с ним на санях разгружать сундуки и вносить их в дом, оставляя в холле.
– Государь решил нас побаловать? – к нему подошел хмурый Меншиков. – Кубышка отца оказалась достаточной для подобных подарков?
– Насколько мне известно, кубышка твоего отца не сама народилась, он аки тать какой наворовал ее из казенных денег. А вот платья энти, да рубахи со штанами, были куплены и сшиты почитай, что на свои, – Голицкий смотрел за мужиками и даже не повернулся к скрипнувшему зубами Меншикову. – Твоя сестрица хочет с государем встретиться, – он повернулся к хозяину дома. – Я обещался помочь.
– Это ее дело, – Меншиков вздохнул и пожал плечами. – Я ей приказывать не могу.
– Как знаешь. Я обещал похлопотать за нее послезавтра. Карету пришлю, ежели сам не приеду. Да и тебе выехать не помешало бы, в Казначействе свое содержание получить. Дом-то содержался за казенный счет, а теперь все, хозяева возвернулись. И вам есть что-то надобно будет, да дрова покупать. Так что без денег никуда, – Голицкий отвернулся от задумчивого Меншикова и крикнул мужикам. – Как закончите, телегу на Монетный двор возвернете!
– Ясно, твое благородие, – махнул рукой один из них и ухватился за ручку третьего сундука из шести, в которых сложенные в них вещи вернулись к своим хозяевам.
Голицкий же, вскочил в седло ожидающего его жеребца, махнул рукой Меншикову и выехал со двора.
За воротами его ждал человек, сидящий верхом на каурой кобылке.
