Царица Савская - [16]

Два аколита вели меня на поляну под руки; час назад Азм дал мне выпить горькую настойку дурмана, корня лунного цветка. Меня немедленно стошнило, и я отказалась допивать ее, затем меня стошнило еще дважды.

Возле маркаба я опустилась на колени, чувствуя кислую горечь во рту. Мои распущенные волосы упали на землю, накрыли бедра. Надо мной возвышалась фигура в плаще, заслоняя небо. Азм. Золоченый череп быка Алмакаха словно парил над его головой, глазницы казались дырами в черную бесконечность, а пустые ноздри привиделись мне зубастой гримасой, я едва не закричала, впервые увидев ее.

Он заговорил, и хоть я отлично знала, что хриплый голос принадлежит жрецу, казалось, это бычий череп произносит слова призрачными губами, а небо над горами рокочет с запада ему в ответ.

— Мы приносим дар крови — воду, соль и охру жизни, — чтобы ты услышал прошение своей дочери. Алмаках, бог луны и грома, услышь своего слугу и ответь! — Его руки резко дернулись. Пять рун взлетели в воздух, зависли в нем на невозможно долгий миг, рассыпались по земле. Две из них легли перевернутыми: руна печени и руна сердца.

— Алмаках, услышь и ответь, — забормотали окружившие поляну племена, почитатели Амман Сайин, Атар и Вадд — богов солнца, луны, утренней звезды, полей, дождей и грома — богов их собственных территорий, предков и кланов… Каждый приносил клятвы богам земель, в которые приходил, как я обращалась к Сайин на прибрежной равнине и Амму в Катабане. Но теперь мы были на территории государства Сабы.

Саба и Алмаках превыше всего.

Жрец обернулся к востоку, где над пустыней уже начал подниматься бледно-серебристый при свете дня полумесяц. Изогнутый нож блеснул в руке, близнец зависшего в небе серебряного серпа.

— Алмаках, даруй победу своей дочери, даруй быстроту мечам собравшихся здесь союзников ее и родни. Поведай, должны ли мы выступать на Мариб в этот день? Даруй нам ясное знамение, позволь своему народу запомнить твою милость. Даруй победу, дабы увековечить свою славу. Саба и Алмаках превыше всего!

Племена заключают собственные сделки с богами, подумала я отстраненно. Как им и должно. Но моя сделка, заключенная так давно, касалась не племени, а лишь меня и бога.

Азм опустился на колени перед козленком, придерживая его голову. Я не помнила, как он успел это сделать. Нож сверкнул и упал невероятно быстро и медленным полумесяцем поднялся снова вверх. Мгновение словно растянулось, кровь расцвела жуткой улыбкой на кремовом горле и лишь затем алой аркой взлетела в воздух.

Аколит упал на колени, чтобы поймать кровь в золотую миску, и я смотрела, как та наполняется, а перед глазами плясали красные точки, похожие на капли крови, попавшей на край сосуда. Ветра не было, и металлический запах крови казался мне настолько густым, что я начала ощущать ее привкус на языке.

Я смотрела, как завороженная, как жизнь животного истекает передо мной, как вскидываются и опадают в пыль, обмякнув, связанные ноги козленка.

Когда Азм склонился, чтобы вспороть ему живот, я велела себе отвернуться и, кажется, даже отвернулась, но помню, что видела, как аколит оттягивает край зияющей раны.

Вонь внутренностей… треск плоти, похожий на треск разрывающихся нитей плотной ткани… Азм в крови по самые локти, он вырезает печень…

С ужасом и изумлением я смотрела, как он изучает ее, а затем осторожно разрезает, раскрывает, как фрукт.

— Благое знамение, — провозгласил он. — Мы выступим на Мариб сегодня!

Вопли со стороны собравшихся зрителей заставили мое сердце заколотиться очень быстро, слишком громко отдаваясь в ушах.

— Каким будет итог? — крикнул кто-то.

Жрец передал красную массу одному из аколитов и принял из рук другого миску с кровью. С запозданием я поняла, что он подходит и опускается передо мной на колени.

— Дочь Алмакаха, взгляни в сей сосуд и скажи мне, что ты видишь.

Я наконец отвела взгляд от черных глазниц черепа.

Вот сосуд. Столько крови… Я наклонилась вперед, вглядываясь в алый колодец, в смешение жизни и смерти. И на миг мне показалось, что я не на поляне, не на краю пустыни, а во дворце. Что я — девочка, цепляющаяся за мертвую мать, и мамины пряди волос запутались у меня в пальцах. Что мне снова двенадцать и я отчаянно жажду спасения, и рубины в браслете моей матери так же красны, как капли крови на золотой кромке…

— Моя царица, что видишь ты? — спросил Азм откуда-то очень издалека.

— Фимиам. Ладан, — услышала я свой голос.

Я потянулась к нему, но жрец поднялся на ноги. И я упала вперед, опрокинув сосуде кровью.

— Дорога пряностей, — услышала я его голос словно издалека.

— Дорога пряностей! — закричал он. — Алмаках возвещает благое царствование!

Все соплеменники разразились приветственными криками — все, кроме Макара, который поддержал меня за плечи.

Руки я держала опущенными между нами, с пальцев капала кровь.

Он поднял меня на руки, велел принести воды и легкой пиши для царицы. И когда после этого он вновь посмотрел на меня, его лицо было хмурым, как грозовое небо на западе. Я коснулась его щеки.

Этой ночью мы любили друг друга молча, отчаянно, снова и снова, до самого рассвета. И я молча поклялась себе в утренней тишине, что мы поженимся до конца лета. Планы его отца больше не имели для меня значения.