— Что случилось с этой чашей? — спросил он.
— Что такое?
— Я не могу никого дозваться, чтобы наполнить ее. — мальчик с кувшином вина несколько раз проскакивал мимо, старательно делая вид, что не замечает Евгенидиса. — Простите, — сказал он Агапе, а затем повернулся и потянулся через отца.
Левой рукой тянуться пришлось довольно далеко, но он ловко подхватил кубок отца, заменив его своей чашей.
— Вот, — сказал он, — я уверен, что ты сможешь его наполнить.
Вор с вызывающим видом посмотрел на отца, и старик кивнул.
— Уверен, что смогу, — согласился он и помахал рукой виночерпию.
Мальчик с кувшином подошел и налил в чашу вина. Евгенидис быстро осушил отцовский кубок и поднял свой. Мальчик в замешательстве посмотрел на военного министра.
— Демос, — сказал Евгенидис. — Перестань смотреть на моего отца и наполни мой кубок.
Военный министр повернулся, чтобы окинуть взглядом зал. Кубок был наполнен, и Евгенидис осушил его.
— Теперь налей еще, — приказал он, мальчик повиновался, а военный министр вздохнул и отвернулся.
— Молодец, — сказал Евгенидис. — Теперь следи за этой чашей, потому что я не хочу, чтобы она опустела, понял?
— Да, господин, — ответил мальчик и попятился.
— Вы все-таки в ужасном настроении, — заметила Агапе.
— Да, — согласился Евгенидис. — И уговаривать меня не пить вина будет только хуже.
— Тогда лучше напиться, — ответила Агапе.
Евгенидис бросил на нее быстрый взгляд.
— Агапе, я думаю, вам это не нравится.
— Да.
— Но вы не собираетесь меня останавливать?
— Нет.
Она улыбнулась, и Евгенидис, несмотря на дурное настроение, улыбнулся в ответ. Капитулировав до поры до времени, он больше не прикасался к вину. После ужина он вежливо извинился и исчез. Отец не нашел его среди придворных, небольшими группами расположившимися по всему залу для приятной болтовни. Никто так же не видел Вора поднимающимся наверх в свою комнату.
С кувшином неразбавленного вина он шагнул из залитого дождем двора на порог казармы. Вино, как он знал, обеспечит ему теплый прием и избавит от вопросов. Через несколько часов Вор вернулся во дворец и поднялся в библиотеку. Пошатываясь, он остановился в дверях, и посмотрел на халдея, склонившегося над бумагами за отведенным ему на время пребывания в Эддисе столом.
— Я задержался допоздна в надежде, что вы уйдете, — сообщил Евгенидис, зевая.
— В отличие от твоего отца, я тебя не ждал, — сухо ответил халдей. — Мне есть чем заняться, и я предпочитаю не терять времени даром.
— Мой отец был здесь?
— Ушел полчаса назад. Метался по комнате, как василиск.
Евгенидис рассмеялся и направился через библиотеку к своей комнате.
— Рад, что не застал его, — сказал он.
Халдей, принимая во внимание его неустойчивое состояние, согласился.
— Я тоже рад, что вы разминулись, — ответил он.
— Ваша муза продержит вас за работой всю ночь? — спросил Евгенидис.
— Может быть.
— Если вам ничего не помешает, — загадочно сказал Вор, закрывая дверь.
Халдей собирался поработать до полуночи, но углубился в свои мысли и продолжал писать, пока из-за двери спальни не донеслись хриплые крики. Он отложил перо и прислушался.
Он был солдатом, а потом ученым, но ему до сих пор не доводилось слышать, чтобы мужчины так кричали. Он потер переносицу пальцем. Затем, скрепя сердце, встал, подошел к двери Евгенидиса и постучал. Он громко колотил в дверь в течение некоторого времени, пока крики не начали стихать. Последовала тишина, затем задвижка на той стороне двери была поднята, и Евгенидис выглянул в библиотеку. Его лицо немного опухло ото сна, а волосы были влажными от пота.
— Просто дурные сны, — сказал он тихо.
— Сядешь к огню? — спросил халдей.
Евгенидис, пошатываясь, пошел к свету, сел в кресло и застонал.
— Бедная моя голова, — сказал он.
— Это подействует лучше, чем нотации твоего отца, — сообщил халдей, забавляясь его видом.
Евгенидис сомневался, соглашаться ли ему.
— Вы просто никогда не слушали нотаций моего отца.
— Хочешь о них поговорить? — спросил халдей, усаживаясь в соседнее кресло.
— О нотациях? Спасибо, нет. Он всегда говорит коротко и по делу.
— О кошмарах.
— О, — сказал Вор. — Нет. Совсем не хочу.
— Тогда о погоде?
— Спасибо, нет. И не об урожае. Расскажите мне, почему царь Суниса хочет жениться на царице Эддиса?
Он уже задавал халдею этот вопрос.
— Политическое значение этого брака очевидно, — ответил халдей.
Евгенидис покачал головой, но сделал это осторожно, боясь взболтать задремавшее похмелье.
— Я не имею в виду политические преимущества. Ему нужно что-то другое.
— Эддис является для него блестящей партией, Ген, она очень молода, почти так же молода, как ты сам, но уже проявила себя как талантливый правитель и успешный руководитель. Ее правовые реформы за семь лет изменили Эддис больше, чем можно было ожидать, когда она заняла трон. А в личном плане она вполне… привлекательна.
— Она некрасива, — возразил Евгенидис.
Халдей поколебался.
— Может быть, не в общепринятом смысле.
— Она низенькая, плечистая, да еще со сломанным носом. Я бы сказал, нет, она далека от идеала.
— У нее чудесная улыбка, — возразил халдей.
— О, да, — согласился Евгенидис. — Ради ее улыбки люди готовы бежать за ней по раскаленным угольям.
