Цари ордынские - [13]

Не желая всецело зависеть от какого-либо чрезмерно могущественного военачальника, Менгу-Тимур разделил вооруженные силы Золотой Орды на три части. Центр возглавил он сам, правое крыло поручил нойону Тайре. а левую – нойону Маву. Надо думать, оба эти полководца способствовали его приходу к власти и пользовались доверием внука Бату.^{62}

Как мы помним, Берке провозгласил себя главой Золотой Орды самовольно, не получив согласия хана Мунке. Хубилай, преемник Мунке, был вынужден смириться с воцарением Берке и теперь с тревогой наблюдал, что и наследники Берке идут по его стопам и вовсе не нуждаются в подтверждении своей власти ханом. После некоторого размышления Хубилай попытался хоть как-нибудь исправить ситуацию и прислал Менгу-Тимуру ярлык, в котором назначал его правителем Золотой Орды.^{63} Конечно, этот жест никого не мог обмануть: фактически Хубилай сам признал, что смиряется с фактом прихода к власти внука Бату и лишь признает его воцарение. Тем не менее, Менгу-Тимур принял этот ярлык: не взяв на себя никаких обязательств по отношению к центральной власти, он приобрел легитимность в глазах хана и правителей других монгольских улусов, а это укрепляло его позиции и внутри Золотой Орды. Отныне его слово и фактически, и формально становилось законом для всех подданных Джучидской державы.

II

Многие ожидали, что внук Бату, придя к власти, будет проводить политику, резко отличающуюся от политики Берке – хотя бы для того, чтобы показать, что к власти вернулась законная ветвь Джучидов, и заявить о себе как о самостоятельном политике. Однако в целом Менгу-Тимур продолжил политику своего двоюродного деда, лишь сместив некоторые акценты. Особенно ярко это проявилось в его внешней политике.

Так, подобно Берке, Менгу-Тимур стал поддерживать союзные отношения с Египтом. Султан Бейбарс обменивался с ним дружескими посланиями и богатыми дарами – несмотря на то, что Менгу-Тимур исповедовал традиционную монгольскую религию тенгрианство, а не ислам!^{64} Было вполне очевидно, что Бейбарс надеется на продолжение войны Золотой Орды с Ираном Хулагуидов, а это сулило ему, султану, свободу действий на Ближнем Востоке.

Казалось, поначалу надежды Бейбарса вполне оправдываются: в первый год своего правления Менгу-Тимур продолжил войну с ильханом Абагой, начавшуюся еще при Берке. Но в 1268 г. новый ордынский правитель понес от ильхана серьезное поражение и поспешил заключить с Ираном мир. К большому огорчению Бейбарса, этот мир не нарушался до самой смерти Менгу-Тимура.^{65} Египетский султан пытался повлиять на ордынских сановников и через них подтолкнуть Менгу-Тимура к новой войне с Ираном; но на инициативы Бейбарса положительно отреагировал только Ногай – и то, вероятно, потому, что в это время находился не у дел и всячески старался поддерживать свой престиж в глазах иностранных государей. В 1277 г. султан Бейбарс умер, так и не дождавшись возобновления войны Золотой Орды с Ираном.^{66}С Русью Менгу-Тимур (опять же подобно Берке) находился в спокойных отношениях: уже в самом начале своего правления, в 1267 г., он выдал ярлык православной церкви, освободив ее от налогов и повинностей и предоставив автономию во внутренних ее делах. В дошедшем до нас виде ярлык Менгу-Тимура выглядит следующим образом: «Вышняго бога силою вышняя троица волею Менгутемерьво слово людскым баскаком и князем и полъчным князем и к данщиком и к писцем и к мимояздящим послом и к соколником и к пардусником. Чингиз царь потом что будет дань или корм, ать не заммають их да правым серцем богови за нас и за племя наше моляться и длагосломяють нас. Тако молвя и последний цари по тому же пути пожаловали попов и черньцов. Дань ли или иное что ни будеть, тамга, поплужное, ям, воина кто чего ни попросить и рекли были дати, кто паки того у нас не ведаеть, вси ведаем. И мы, богу молясь, и их грамоты не изыначили. Тако молвя по первому пути, которая дань или поплужное, или подвода, или корм кто ни будеть, да не просять; ям, воина, тамга не дають. Или что церковное, земля, вода, огороди, винограды, мелници, зимовища, летовища – да не заимають их. И яже будуть поимали, – и они да въздадуть назад. А что церковное мастери, соколници, пардусници кто ни будеть, да не заимают их, ни стерегуть их. Или что в законе их книги или ино что – да не заимають, ни емлють, ни издеруть, ни погубять их. А кто иметь веру их хулити – тот человек извиниться и умреть. Попове един хлеб ядуще и во едином дому живущее, у кого брат или сын, и тем по тому же пути пожалование, ажь будуть от них не выступились. Будет же ли, от них выступились дань ли или ино что, – ино им дати. А попове от нас пожаловани по първои грамоте, бога молящи и благословляющее нас стоите. А иже имете не правым сердцем о нас молитесь, – богу тот грех на вас будеть. Так мълвя. Аж кто не поп будеть, иные луди, иметь у себе приимати, хотя богови молитись, что в том будеть. Так млъвя, сему митрополиту грамоту дали есьмя. Сию грамоту видяще и слышаще от попов и от черныцов ни дани ни иного чего ни хотять ни възмуть баскаци, княжи писци, поплужники, таможници, а возмуть инее по велицеи язе извиняться и умруть. Тако млъвя заечего лета осеннего пръваго месяца в четвертый ветха на Талы писано».