Царевна Софья - [30]
Значит, записная книга Разрядного приказа с рассказом об обстоятельствах установления регентства Софьи всё же существовала? А. С. Лавров уверен в этом. «К сожалению, — сетует он, — обнаружить саму записную разрядную книгу не удалось. Ее следы затерялись еще в 1760-х гг. …Судя по тому, что в фонде Разрядного приказа книгу с соответствующей записью обнаружить не удалось, на свое место она не вернулась».>{91}
Между тем в фонде Разрядного приказа упоминаемой Собакиным книги быть и не могло. Она была отослана в вышестоящую инстанцию из московского архива Коллегии иностранных дел, а материалы Разрядного приказа хранились в другом ведомственном архивном учреждении — Разрядно-Сенатском архиве. Тогда о каком же документе могла идти речь в письме Собакина?
Если объединить первую и вторую загадки, ответ напрашивается сам собой: в марте 1762 года московский архив отправил в коллегию всё тот же черновик поддельного акта об установлении регентства Софьи. Документ был неточно назван в рапорте архива записной книгой (а не выпиской из записной книги) на основании приведенного выше заглавного абзаца сто второй части: «В Розряде в записной книге… написано». Собакин не имел возможности сообщить Панину о содержании этого документа, поскольку к весне 1766 года его не было на месте; он был возвращен из коллегии к 1770 году, когда его описал и скопировал переводчик архива Мартын Соколовский.>{92}
Думается, приведенный выше анализ поддельного законодательного акта, составленного на основе сфабрикованной Сильвестром Медведевым разрядной записи, позволяет окончательно развеять историографический миф об официальном установлении регентства Софьи Алексеевны 29 мая 1682 года. А. П. Богданов прав, утверждая, что майское восстание не дало Софье формальных признаков власти. К аналогичному выводу пришла и Л. Хьюз, отметившая, что «в 1682 г. Софья, несомненно, сосредоточила власть в своих руках, но ее статус правительницы не был оформлен законодательно».>{93}
Добавим еще два аргумента в поддержку этой версии. В царской грамоте на Дон от 27 июня 1682 года о приведении казаков к присяге на верность царям Ивану и Петру ничего не говорится о регентстве Софьи, а сама она упоминается при перечислении членов царской семьи только на седьмом месте — после вдовствующих цариц Натальи Кирилловны и Марфы Матвеевны, теток Анны Михайловны и Татьяны Михайловны и старших сестер Евдокии и Марфы.>{94}
Примечательно также свидетельство Андрея Матвеева, что Софья при братьях вступила «к вспоможению государственного их обоих величеств правления». Очень важно дальнейшее замечание: «И в скором времени потом умалися прежнее самодержавие царицы государыни Наталии Кирилловны». Обратим внимание: власть матери царя Петра не исчезла совсем, как должно было случиться при официальном установлении регентства Софьи Алексеевны, а всего лишь «умалилась». Потребовалось еще несколько месяцев, чтобы положение правительницы Софьи окончательно закрепилось.
Столп для надворной пехоты
После убийств 17 мая «стрелецкое буйство» прекратилось, и дальнейшие действия восставших осуществлялись в мирной форме. На следующий день выборные от всех стрелецких полков явились во дворец уже без оружия, но выдвинули категорическое требование:
— Бьем челом великому государю царю Петру Алексеевичу и государыням царевнам, чтоб указал великий государь деда своего, боярина Кирилу Полуехтовича Нарышкина, постричь в монастырь.
К стрельцам на Постельное крыльцо вышла Софья. Неизвестный очевидец событий, описавший их позже в летописи, сообщаем: «И царевна стрельцам говорила многое время, что, не слышать издали»; а царский дед в это время «стоял на нижнем рундуке» в ожидании решения своей участи. Автор этого рассказа, несомненно, находился в толпе народа на площади перед дворцом, поэтому и не мог расслышать слов Софьи. Вероятно, некоторые выборные требовали казни Нарышкина, но царевна уговорила сохранить ему жизнь. Летописец сообщает: «…стрельцы пошли, и боярин Кирила Полуехтович трожди [бил] стрельцам в землю челом, а за что, не ведомо, не слышать, что говорили».>{95} В тот же день Кирилл Полуектович был пострижен в Чудовом монастыре под именем Киприан, а на следующий день вместе с младшим сыном Федором под конвоем из пятидесяти стрельцов отправлен к месту ссылки — в Кирилло-Белозерский монастырь.
Приведенное выше свидетельство очевидца показывает, что Софья, как и во время трехдневного мятежа, продолжала выступать в роли главной представительницы царского семейства, удерживая восставших от дальнейших расправ. Как верно заметил С. М. Соловьев, «Софья выдвинулась сама собою на первый план, и никто ей не мешал: это было единственное лицо из царского дома, которое хотело управлять, и всё волею-неволею обращалось к ней, к ней обращались и стрельцы со своими просьбами или требованиями, и, разумеется, Софья спешила удовлетворить их».>{96}
Вне всякого сомнения, царевна проявляла властные полномочия не только для удовлетворения стрелецких требований, но и для руководства государственным аппаратом, который после трехдневного перерыва начал работать бесперебойно. Уже 17 мая вместо погибших и опальных сановников были назначены новые руководители основных государственных учреждений. Во главе важнейшего в условиях восстания Стрелецкого приказа был поставлен князь Иван Андреевич Хованский — единственная в тот момент фигура, которая удовлетворяла требованиям мятежных стрельцов. Историк С. К. Богословский пишет, что Хованский вступил в управление Стрелецким приказом «неизвестно по чьему указу». Однако Андрей Матвеев утверждает, что еще в дни кровавых расправ 15–17 мая Иван Михайлович Милославский, «в сторону уклоняся тайно», представил «царевне Софии Алексеевне, чтоб тогда всё правление то стрелецкое поручить… боярам, князю Ивану Андреевичу и сыну его князю Андрею Ивановичу Хованским».
