Цареубийство. Николай II: жизнь, смерть, посмертная судьба - [121]

Это значит, следственное дело по идентификации «екатеринбургских останков», трижды завершенное большой группой ученых разных специальностей, открыто в четвертый раз.

«’’Следствием планируется назначение психологоисторической судебной экспертизы для разрешения вопроса, связанного в том числе и с возможным ритуальным характером убийства царской семьи“, — сказала сотрудница СКР, которую цитирует РИА “Новости“»[381].

Молодец, Молодцова! Кому, в самом деле, нужна эта митахондриальная ДНК и прочие премудрости молекулярной генетики. Даешь психолого-историческую экспертизу жидо-масонского заговора против России и всего человечества! А «екатеринбургские останки» пусть полежат. Они хлеба не просят.

Ждали сто лет, еще подождут.

…Крупнейший теолог и историк религии, профессор Духовной Академии, член-корреспондент Российской Академии Наук, еврей по происхождению и православный христианин по вероисповеданию, выдающийся исследователь многовековой истории кровавого навета Даниил Авраамович Хвольсон (1819–1911):

«Иногда невольно приходит мысль, что история человечества есть отчасти история обитателей сумасшедшего дома, отчасти же история разбойничьей шайки»[382].

Приложение Фарс или трагедия. О книге Л.А. Животовского «Неизвестный Лысенко» С.Е. Резник

Поначалу я считал невозможным участвовать в дискуссии по книге Л.А. Животовского «Неизвестный Лысенко»[383]. Автор книги — доктор биологических наук, и его книга, как минимум, по внешним признакам (цитаты с точными ссылками, список использованной литературы и т. п.), носит характер историко-научного исследования. Тогда как я не биолог и не историк, а только писатель. Моя миссия — создавать художественные образы, а не обсуждать научные труды.

Однако эти соображения вытеснило твердое чувство, что я морально обязан высказаться. История науки, биографии виднейших биологов — составная часть моих литературных интересом более пятидесяти лет. Моя первая книга (1968 год, серия ЖЗЛ) — биография академика Николая Ивановича Вавилова. В ходе работы над ней я вынужден был погрузиться в конфликт между Вавиловым и Лысенко, исследовать его социальные, идеологические и психологические корни, роковую роль этого конфликта в судьбе Вавилова и всей советской генетики. С тех пор я не раз возвращался к вавиловско-лысенковской теме, сейчас интенсивно работаю над обновленной биографией Н.И. Вавилова, в которой снова вынужден уделять много внимания Трофиму Лысенко[384]. Хотя я никогда не претендовал и не претендую на какой-либо вклад в историю науки, я думаю, что ориентируюсь в данном материале не хуже профессиональных биологов и профессиональных историков.

Название книги Л. Животовского «Неизвестный Лысенко» ни в коей мере не соответствует ее содержанию, ибо ничего ранее неизвестного о Т.Д. Лысенко в ней нет. Это поверхностная компиляция широко доступных фактов и цитат, что само по себе могло бы быть полезным, если бы не их тенденциозный подбор, искажающий истинное лицо главного персонажа и ложно обрисовывающий его место в истории науки и общества.

Из книги видно, что автор является опытным «селекционером». Направленная селекция — могучий инструмент для выведения продуктивных сортов, но исторической науке она противопоказана.

Еще на заре советской власти в России произошло массированное вторжение селекции в историческую науку. Ведущим историком в СССР считался Михаил Николаевич Покровский, основатель школы историков-марксистом. Ему принадлежала крылатая формула: «История — это политика, опрокинутая в прошлое». Этой формулой и руководствовалась марксистская историческая псевдонаука на протяжении всех десятилетий советской власти; она же остается руководящей для многих «историков» в нынешней России. Есть такие «историки» и на Западе, но там они не доминируют.

Опрокидывая в прошлое текущие политические и идеологические установки, царскую Россию изображали отсталой, феодальной «тюрьмой народов», а когда — при товарище Сталине — установки переменились, та же царская Россия стала передовой многонациональной державой, объединяющей семью братских народов под руководством старшего брата — более равного, чем все остальные.

Весьма характерны политико-идеологические метаморфозы при изображении исторической роли евреев. Их многократно превращали из самого забитого и преследуемого народа в угнетателя и спаивателя бесхитростных россиян; из героев гражданской и второй мировой войны в толпы, штурмующие Ташкент; из враждебных России и советской власти космополитов в ее главную опору; из террористов, стрелявших в вождя революции, в его верных друзей и последователей. Да и сам вождь из великого гения, рожденного русским народом, превращался в русофоба, инородца и почти еврея. Характерен в этом отношении двухтомник Александра Солженицына «Двести лет вместе» — на его полях мне пришлось написать третий объемистый том.

Ныне самым русским из всех носителей русской идеи снова стал Иосиф Джугашвили, а его подмастерью в биологической науке, Трофима Лысенко, снова усиленно делают корифеем самой передовой науки и самой передовой сельскохозяйственной практики, великим патриотом России. Этому не мешает его украинская фамилия, как Джугашвили-Сталину не мешала грузинская. На фоне нынешней демонизации Украины и всего украинского возвеличивание Лысенко — интересный феномен, заслуживающий особого исследования.