Цареградский оборотень. Книга первая - [43]

Вслед за отцом и его дружиной выходили из белых колец готы со своим князем-вождем Уларихом, державшим в руках блестящий золотой крест. Тогда княжич вовсе не понимал, для чего готам была нужна эта вещь при священном жертвоприношении Перуну-богу. Да и ныне, вспомнив об этом, княжич только изумился готскому святотатству[66].

Потом дружина вновь подхватывала на плечи последыша и уже вместе с ним — всех его старших братьев, осоловевших от великого действа, и направлялась обратно ко граду, увлекая за собой с Перунова холма белые вереницы женщин и с ними поток факельных огней, истекавший от подножия столпа-бога. Когда проходили мимо бора, звери уходили далеко от дороги и сам леший отступал в глубину, оставляя пустым и прозрачным на целое поприще свой великий лес.

Огромную тушу быка разрубали на куски и уносили вслед за дружиной. Последняя кровь быка тянулась от бога-столпа по дороге единой жилой-пуповиной, а потом растекалась тонкими жилками по всему граду, напитывая его родовой силой.

После священной трапезы дружина обходила кремник по ходу Солнца, садилась на кормленных коней и отъезжала в третью сторону — к Дружинному Дому.

Дружина отъезжала одна, отделив от себя весь род и запретив всем, кроме заложных женщин, что бывали только из бывших полонянок, из седмижды на семь чужеродных родов и племен.

Кони медленно, чередой тонули в глубине бора.

Там, в темной глубине, до новолуния дружина должна была оставаться в своем особом Доме, отпивая из заговоренных серебряных чаш брагу с отварами пустырной травы и изветника, остужая свою кровь, изгоняя из пор и ноздрей, из рук и сердца, из снов и яви свою степную лютость, нажитую на Поле. Потому и не подпускали хищных зверей к Дружинному Дому меты и обереги, окружавшие Дом. Изгнанный, но еще не истаявший, не задушенный петлей верного слова и доброго отвара дух нападал на волка, втягивал его в себя, как в болотный омут или как дым в ноздри, и потом мог долго ходить на его лапах и открывать его пасть, охотясь за охотниками, пока не попадал в капкан железной скобы-оберега и не оставался на древесной коре лоскутом сажи.

Древним велением самого бога Сварога был поставлен запрет дружине оставаться во граде хотя бы на одну, первую ночь по возвращении с Поля, или даже на четверть ночи. Раз на памяти Турова рода, в девятом колене, запрет был нарушен волей буйного князя-воеводы — и тогда была великая и страшная Сеча Теней, была Смерть, было много смерти среди сторожевых кметей и даже в самой дружине. Обуянные духами Поля и невзначай разбуженные, воины в беспамятстве отвечали только одним движением воли на всякое постороннее слово, на всякий посторонний шаг, на всякую постороннюю тень — взмахом меча.

Вот что это была за Сеча Теней.

Издревле известно, что на Поле тени всадников, в отличие от них самих, никогда не спускаются с седла и остаются на конях и днем, и в лунные ночи. Тень, сошедшую на землю за своим хозяином, сразу уносит степной дух-ветер и за окоемом земель свивает с другими тнями в черные косы губительных смерчей. А сам всадник теряет от такого внезапного похищения память и дорогу домой.

На самом исходе гона князь-воевода увидел какой-то дурной сон, которого поутру не смог вспомнить. Тогда он дал зарок более не ложиться спать и вовсе не сходить с седла до тех самых пор, пока обратная дорога не доведет его до кремника. Он повелел дружине на всякий случай дать такой же зарок, чтобы княжий сон не обрел вещую силу в ком-нибудь из воинов. Так и возвращалась дружина ко своему граду, не делая привалов, и достигла кремника прямо посреди ночи, когда ярко светила луна.

Князь-старшина и жрецы напомнили князю-воеводе о древнем запрете, но тот уперся на своем: он твердо порешил простоять эту первую ночь в кремнике, чтобы то опасное степное сновидение навсегда потеряло свою силу. Тогда все родичи в страхе покинули кремник, оставив там князя и дружину.

Воины с трудом спустились со своих коней и увидели, что все их тени тоже смело спускаются на землю. Тогда воины, уставшие, уморенные долгой дорогой и бессонницей, в темноте запамятовали, что безродные, опасные просторы уже остались далеко позади. Они принялись загонять свои тени обратно на коней, но — тщетно. Тени больше не слушались их. Тогда воины выхватили свои мечи, дабы угрозой заставить тени подчиниться, но и тени стали угрожать им темными мечами, вынутыми из бесплотных ножен.

Услышав гибельный звон железа, родичи заглянули в кремник и ужаснулись. Там в лунном свете сверкали мечи, и разгоралась битва непонятно с кем. Градские поспешили на помощь своим, и тогда произошло самое ужасное и непонятное: все тени перемешались, и воины князя стали махать мечами во все стороны, тщетно пытаясь достать и наказать оружием свою собственную непокорную тьму. Тогда уж крепко досталось всем — и оставшимся на все лето дома, и вернувшимся с Поля.

Поняв, что враг мерещится, а пощады все равно никому не будет, градские вместе с князем-старшиной спешно покинули кремник, отбиваясь от дружины. Утром раскрылись ворота кремника, и оттуда, пошатываясь, выступила-выползла вся в крови, порезанная и пораненная со всех сторон дружина. Кто выходил на своих ногах, тот сразу падал с ног и, еще падая, уже начинал всхрапывать, забываясь глубоким сном. А звон мечей — или тень звона — еще целый месяц стоял посреди кремника и днем и ночью. Не помогали никакие заговоры: звон никому теперь не давал спокойно уснуть. И все боялись входить в ворота. Кто и осмеливался войти, тот сразу выскакивал обратно весь со всех боков порезанный и порубленный.