Цареградский оборотень. Книга первая - [25]

— Ничего. Скоро признает, — надеялся княжич Стимар, радуясь заклубившейся вокруг него суете.

На закате того же дня, в который, словно в прорубь посреди омута, провалились все девять лет и зим цареградской жизни, княжич Стимар посреди глухой рощи, окружавшей Дом бродников, сидел на его гнилом крыльце, и пытался вспомнить все страшные события, успевшие произойти перед вратами кремника еще до полудня.

Минувший день казался ему теперь чужим темным домом, по которому его стал неохотно водить какой-то незримый хозяин. Хозяин дома держал в руке светильник. Проходя мимо предметов, он ненароком освещал их, и Стимар не успевал ничего толком разглядеть и соединить предметы в единую мозаику-картину.

Он замечал то рыжую собаку, испуганно поджавшую хвост, то растерянные глаза Броги, то его круглую блестящую серьгу, то чью-то поднятую руку, то остановившееся в стороне колесо.

…Открывались перед княжичем врата кремника, и навстречу ему устремлялись две вереницы сестер в белых срядах. Сестры несли на вытянутых руках маленькие пшеничные снопы и пели величальную. Княжич присматривался к сестрам, старался всех узнать — и старших, и самых младших, что родились, пока он жил в сорока птичьих перелетах от Большого дыма, и по лицам старался угадывать их имена.

Между вереницами, замыкая их ход, торжественно ступал сам князь-старшина Вит, держа в руках родовой священный меч Дар.

Стимару казалось, будто он сам плывет в лодке между вереницами сестер навстречу князю, и теперь, в своем воспоминании, ему очень хотелось оглянуться назад. Но в воспоминании, как и в недобром сне, нельзя оглянуться.

Князь-старшина приблизился, поднял на руках меч, и стал произносить имена. Так, остановившись перед княжичем, он повел ему навстречу череду-вереницу предков от седьмого колена Турова.

Удар грома, которого не слышал никто, кроме старого жреца Богита и княжича, прогремел вместе с именем его старшего брата, первенца князя-воеводы Хорога и Лады, Коломира. Своего старшего брата Стимар любил больше всех, даже больше отца.

Оглушенный громом, княжич упал ничком, ударившись коленями и ладонями об землю, и земля отозвалась эхом и гулко треснула под ним, как лед над омутом той далекой весною. Но теперь оцепеневший на месте Брога уже не имел сил вытащить побратима из страшной полыньи.

Великий страх закружился вихрем, унося имена предков.

Вместо имен в свисте и гуле вихря послышалось только одно зловещее слово:

— Волкодлак!

Вскрикнула одна из сестер, первой увидевшая оборотня, и, когда все обмерли и оцепенели, прозревая от ее крика, то зловещее слово замерло и повисло над градом красной радугой-заревом.

Когда боль, вспыхнувшая в груди, стала стихать, княжич приподнял голову, и увидел перед собой белую дорогу, тянувшуюся к нему с небес. По этой льняной дороге опускался вышитый на ней круг солнца.

Над княжичем стоял старый жрец Богит.

— Глас Дажьдбожий! — невольно позвал его на помощь Стимар.

— Княжич Стимар! — словно издалека, с высокой кручи, донесся до него голос волхва. — Найдешь ли силу подняться?

С великим трудом поднимая над собой небо, княжич сумел встать и распрямиться в полный рост. Земля все еще покачивалась у него под ногами, как зыбкая льдина.

Лицо волхва казалось мертвым, глаза его смотрели в темную бездну. Он медленно поднял руку, и княжич похолодел, увидев между собой и родом обережное кольцо:

— Зачем, глас Дажьбожий?

— Посмотри вокруг, княжич Стимар, — повелел Богит.

Вихрь страха разбросал всех, кто был перед вратами кремника, кто пришел встретить сына князя-воеводы с радостью и восхищением, как самого князя. Сестры, разлетевшиеся, как белые перья, скрючились на земле и от страха прятали лица в траву. Многие Туровы стояли на коленях, шептали заговоры и тоже страшились поднять глаза от земли. Сам князь-старшина стоял поодаль, сгорбясь. Он держал священный меч наперевес и изготовился защитить род от страшного пришельца.

— Они видят волкодлака, княжич Стимар, — рек старый Богит.

— Где он, глас Даждьбожий? — стуча зубами от нахлынувшего озноба, еле выговорил княжич.

— Там, где стоишь т ы, княжич Стимар, — отвечал волхв.

— Здесь стою я сам, глас Даждьбожий! — не верил княжич.

— Род видит волка, — твердо повторил жрец.

Солнце на его белых одеждах опускалось в тучу. День угасал в мутно-алых сумерках.

— Я слышу тебя, глас Даждьбожий, ты говоришь со мной, — с трудом выдавил из себя княжич не звериный хрип, а человечьи слова.

Он тщетно пытался задержать в памяти слова Богита, но они все сразу пропадали, улетая, будто ночные птицы, которых не раглядишь.

— Я вижу обоих, княжича и волкодлака, — сказал Богит и позвал: — Воин-инородец, подойди ближе.

Рядом появился бледный и растерянный Брога.

— Кого видишь ты, чужеродный? — вопросил Богит, обратив на него взгляд.

— Глас Даждьбожий, я вижу княжича Стимара, сына князя-воеводы Хорога, — хрипло отвечал слобожанин.

— Кого видишь ты? — повторил волхв свой вопрос.

— Княжича Стимара! — стоял на своем Брога.

И в третий раз вопросил его старец, и тайный побратим княжича дал тот же ответ.

— Кровь, — сказал волхв.

Он снова обратился к Стимару.

— Кровь. Тебе испортили кровь, княжич Стимар, — изрек он и только теперь опустил руку, сотворившую обережное кольцо. — Ромеи испортили тебя. Твой отец не послушал моего слова. Вот минуло девять лет. Ныне род видит волка.