Царь Живых - [59]

Ваня шагал к “Хантеру”.

И тогда, именно тогда, понял – он любит Адель.

Без “как бы”. Без идиотских рассуждений о спермотоксикозе.

Просто любит.

И надеется, что на той войне, куда его так настойчиво и вместе с тем ненавязчиво приглашают, – они будут вместе. Всегда вместе.

А сейчас предстояла не война – маленькая зачистка тылов. Как говорит майор Мельничук: культурный человек за собой прибирает. Ладно. Приберем.

В “Хантере” его ждали.

– Проходи, присаживайся… – Прохор говорил спокойно, чуть ли даже не равнодушно. Очень чуткий слух надо было иметь, чтобы услышать – чего Прохору это стоит.

И – единственный среди собравшихся в “Хантере” – Прохор сидел.

Затылок давил холодный металл. Отказываться от приглашения и с порога начинать танец с саблями не стоило. Проще тогда было не приходить. Ваня шагнул вперед, к столу, не обращая внимания на упертый в затылок ствол. Трое других мазилок целились в него с трех сторон. Расставил их Прохор грамотно – мертвых, непростреливаемых зон в “Хантер-хаузе” не оставалось. И на директрисы друг другу мазилки не попадали… А кроме того, у двоих вместо мелкашек – охотничьи дробовики. Тоже грамотно. Если дойдет до дела – с пригоршней дроби трудней разминуться, чем с крохотной пулькой.

Нет, из Прохора точно смог бы получиться неплохой солдат. И, возможно, даже командир. Личный состав он разместил идеально, оставив и резерв – себя. Винтовка игрушечного вида лежала у него на коленях – но Ваня знал, на что способна эта игрушка в руках Прохора. И на что способен Прохор с этой игрушкой в руках.

– Присаживайся… – повторил Прохор, когда Ваня подошел к стулу с высокой резной спинкой, отодвинутому от стола. Ствол от затылка так и не оторвался.

Ваня сел. Заметил слева, боковым зрением, неуместный в “Хантере” предмет меблировки – ванну. Пожелтевшую, явно подобранную на свалке чугунную ванну со слегка облупившейся эмалью… Вот так. Бутыли и канистры с чем-нибудь едким не видны, но должны быть и они. Все понятно и непонятно ничего. При таком раскладе им стоило сразу, у двери, стрелять в затылок – и в ванну. На утилизацию. Ладно, господа. Хотите разговоров – будут вам разговоры.

– Руки за спинку стула! – Жесткости в голосе Прохора добавилось. Но – глубоко и для очень чуткого уха! – добавилось и неуверенности. Слишком легко все шло…

Ваня послушно завел руки за спинку – и чуть не рассмеялся вслух. Когда увидел, что швырнул Прохор одному из мазилок, переместившемуся Ване за спину… Наручники. Точнее – какие наручники.

Да, из Прохора смог бы получиться неплохой солдат. Но командир – никогда. Грамотный командир проверил бы выполнение поставленной подчиненному задачи, проверил бы лично и на практике, и устроил бы дураку-подчиненному разнос, и поставил бы задачу более толковому, а за отсутствием таковых в конце концов сам бы произвел необходимые действия и достал бы тем или иным путем предмет, получивший по извращенной фантазии своих создателей кодовое название “нежность”…

Ничего такого Прохор не сделал – кивнул в ответ на доклад: наручники куплены! Доклад был лжив. На вещевом рынке был куплен, как формулируют знакомые с законами люди, “предмет, похожий на наручники”.

Предмет был юго-восточно-азиатского производства, и Ваня, так уж получилось,. оказался с ним знаком. Тамара слыла девушкой продвинутой и хорошо понимала, что добрачный секс надо по возможности разнообразить – дабы не опостылел и успешно превратился в брачный. И однажды притащила упомянутый предмет и другие аксессуары схожего плана. Разнообразие такого рода не понравилось обоим, но с техническими характеристиками похожего на наручники предмета Ваня успел ознакомиться.

Как бы наручники щелкнули. Ствол наконец отлип от затылка. Мазилки, медленно расслабляясь, опуская оружие, постепенно все передвинулись в поле зрения Вани… Получилось это у членов “Хантера” неосознанно, инстинктивно – жались к вожаку. К Прохору.

Ваня, собственно, этого и хотел.

Хотел взглянуть охотникам в глаза.

С водителями и легковых, и грузовых машин происходило нечто странное.

Идущего по обочине пешехода они не видели. Не замечали, и все тут. Как-то получалось, что у каждого из них находилось, куда взглянуть – в зеркало заднего вида, или на указатель топлива, или на коленки спутницы, торчащие из-под юбки, или… В общем, проезжая мимо, они смотрели куда угодно, только не на шагающего по обочине пешехода.

Очень быстро шагающего.

Неимоверно быстро.

Если бы ту ходьбу узрел вдруг знакомый нам полуспортивный толстячок – удивился бы, и возликовал бы, и бросился бы звонить неведомому Корзинину, и, брызгая слюной энтузиазма в трубку, кричал бы этому наверняка авторитетному в спорте человеку, что по чистой случайности обнаружил будущего чемпиона двух грядущих Олимпиад по спортивной ходьбе.

А может, и не кричал бы. Может, как и водители, не заметил бы смазанную быстрым движением фигуру – и, соответственно, не удивился бы, и не возликовал, и не порадовал бы Корзинина… И еще двое людей наверняка бы не удивились такой скорости передвижения, даже разглядев пешехода, – два бывших ханыги, кучковавшихся у ларька в летнее субботнее утро. Просто посчитали бы еще одним фокусом известного им иллюзиониста…