Предлагаемая книга написана на основе материалов, хранившихся на трех дискетах, принадлежавших покойному моему соседу по даче – подполковнику ****ву. Использование информации с дискет по полному усмотрению автора настоящих строк и отсутствие на титульном листе фамилии ****ва соответствует последней воле покойного и согласовано с его вдовой.
Считаю необходимым сказать несколько слов о своем соавторе.
Подполковник, насколько мне, человеку от армии далекому, известно, – звание особое. Приставка “под-”, похоже, порождает у носящих на погонах две звезды чувство некоей неполноценности, переходящей в жажду как-то самоутвердиться и самовыразиться. Если же становится ясно, что подполковничья ушанка никогда не сменится полковничьей папахой на лысеющей голове своего владельца, – упомянутая жажда может принять самые необычные формы.
Может – но обычно не принимает, заливаемая и утоляемая спиртными напитками в труднопредставимых для гражданского человека количествах. Но ****в был подполковником необычным, можно сказать, уникальным – совершенно не употреблявшим алкоголь и никотин. По-моему, этот странный факт был как-то связан с происхождением ****ва из семьи,со старообрядческими традициями – семьи, полностью утратившей веру, но сохранившей некоторые привычки (вернее, в данном случае, – отсутствие оных).
И – утолять жажду самовыражения подполковнику пришлось за клавиатурой раритетного 286-го компьютера. Результатом явилась незаконченная, но неимоверно раздутая рукопись объемом около тридцати пяти авторских листов. Очевидно, весьма далекому от литературы ****ву опус сей представлялся романом. Однако написан он был в форме растянутой до бесконечности лекции, читаемой неким преподавателем неким “господам кадетам”. (Насколько мне известно, преподаванием в возрождаемых ныне кадетских корпусах ****в никогда не занимался.)
Не имея ничего против людей в погонах, я признаю их необходимость – разумеется, при условии полной открытости военного ведомства и неусыпного контроля над ним демократической общественности. Поэтому безжалостное урезание мною из не лишенной занимательности истории многочисленных казарменных баек и тупых солдафонских шуточек никакой антиармейской направленности не несет – все эти не имеющие литературной ценности плоды военной мысли затрудняли восприятие похороненного под ними рассказа подполковника ****ва.
Также мною изменена форма примечаний, неизменно начинавшихся словами “Даю вводную…”, “Довожу…”, “Информирую…”. Удалены чрезмерно перегружающие текст местоимения “я”, обращения “господа кадеты” и постоянные упоминания о звучащей трубе. Сокращена примерно в пять раз эротическая сцена в третьей части, переходящая за грань откровенной порнографии. И – убран подзаголовок “Поэма о Воинах” – явно претенциозный и необоснованно ставящий прозаический текст подполковника ****ва на один уровень с бессмертной поэмой Гоголя.
В остальном – текст подполковника оставлен без изменений и только ****в ответственен за все ошибки, неточности и искажения фактов на нижеследующих страницах.
Соавтор.
При Петрищенке это было, да…
В каком году? Э-э, милай, у нас года все друг на дружку похожие… У нас года-то ведь как считают? До войны да после войны, при Сухареве да при Петрищенке… Но не так давно было.
Парень тут у нас жил, Санька Сорин. Не сильно молодой, лет тридцать ему было, когда это стряслось… Но неженатый. По Машке все сох, дочке бухгалтерской, – у нас, в Парме, познакомились, на танцульках. У Саньки тетка тут жила, гостил… А Маша-то девка с разбором, опять же учиться хотела, столиц повидать – ей муж с города нужон был, а не мазута с буксира… Но Санька на нее запал – страсть. За сорок верст к ней гонялся, из Усть-Кулома. Ну да ему-то проще было – речник, хоть раз в неделю, да мимо плывет… Тогда поселки-то в верховьях еще живы были, много по Кулому плавали… А сейчас… Но ладно, я про другое рассказать-то хотел.
Началось все, как пароходство на…нулось. Да нет, пароходы не потонули… При-ва-ти-зи-ро-ва-ли. За ваучеры, … Чубайса … через … и обратно…
Ну и все, отплавались… По Кулому, в смысле… По Печоре-то ничего, там и грузов, и людей хватает, а у нас угол медвежий, к верховой какой деревушке горючки-то сожжешь – а там один пассажир да сумка с письмами. Невыгодно.
Короче, из тех посудин, что в Усть-Куломе числились, – какие на Ижму перегнали, какие на Ус. А самое старье, рухлядь списанную, – распродали по дешевке. Плавайте сами как знаете. Две “Зари” водометные – те хоть на ходу были – леспромхоз взял, работяг возить на дальние участки. Райкопторг бывший тоже кое-что прибрал, что как-то плавало…
Ну Санька и купил корыто, самое завалящее, на берегу два года ржавевшее… Подзанял и купил. Катер восьмиместный, “Тайга”. Намаялся с ним – страсть… Старый, дырявый, что можно – свинчено… А что нельзя – с мясом выдрано.
Долго Санька возился – все своими руками, по винтику, по гаечке… Но сделал – игрушка! Покрасил – сверкает, белый с синим, а на бортах буквами большими красными: “МАША”. Название, значит. Раньше-то только номер посудине полагался…
