Царь Мира - [25]

.)

Царевна брела по своему любимому саду, всегда безлюдному и тихому. За ним протекала речка с переброшенным деревянном мостиком, а дальше начинались поля, и там царевна встречалась иногда с деревенским пастухом, единственным существом, не напоминавшим ей о ее уродстве. Впрочем, подумала она, ведь он и не пытается как-то изменить наши отношения, сблизиться со мной. Конечно, очень может быть, что его вообще не интересуют женщины, но, скорее всего, именно я не интересую, его как женщина. Царевна решила спросить его сегодня об этом, но горечь от возможного неприятного ей ответа уже переполнила ее, и она даже стала задыхаться от невыносимости этой жизни. Царевна медленно брела по любимой тропинке, и вдруг за большим кустом на повороте мелькнула чья-то тень и послышался шорох. Царевна не испугалась, но все же замедлила шаг. Это могло быть какое-то животное, но они обычно не боялись ее и уж тем более не стали бы подкарауливать в кустах. Пройдя поворот, она пошла дальше не оборачиваясь, хотя уже слышала позади торопливые мелкие шаги. Наконец они приблизились вплотную, она резко обернулась и даже вскрикнула от ужаса: ее преследовал невероятно безобразный карлик. Уродливое, сморщенное лицо с многодневной щетиной, тщедушное искривленное тельце, массивный горб, рахитичные ножки и ужасно злобный взгляд желтых выпученных глаз — вот что увидела царевна и невольно начала отступать назад, пока не наткнулась на ствол дерева. Она прижалась к нему, а карлик приблизился вплотную, и она ощутила зловонный запах, исходивший от него. Ростом карлик едва доходил ей до груди, и ручки у него были слабенькими, но царевна оцепенела от ужаса и понимала, что не сможет сопротивляться ему, что бы он ни делал. Карлик остановился, когда его крючковатый длинный нос почти уперся в ее грудь. И он заговорил, не поднимая глаз:

— Напрасно вы боитесь меня, царевна, напрасно. Даже меня вы не можете привлечь своими женскими достоинствами. Ввиду их полного отсутствия, хе-хе. И в этом мы схожи, не так ли? Вам что-нибудь нравится во мне?

Он поднял глаза — теперь они были похожи на потухшие красноватые угольки — и уставился на нее немигающим взглядом. Она не могла говорить и только едва покачала головой.

— Правильно, я тоже урод. Мы оба несчастны. Посмотрите наверх, царевна! — вдруг выкрикнул он.

Она невольно подняла голову и увидела над собой могучую цветущую ветвь.

— Я вот что подумал, — продолжал карлик, — а не повеситься ли нам вдвоем на этой ветке? Она нас выдержит без труда. А мы избавимся от мук нашей жизни.

— Что вам от меня нужно? — дрожащим голосом проговорила Алина.

— Я хотел расплатиться. Я затеял тут кое-что, очень опасное дело. И решил, что, прежде чем рисковать жизнью, надо отдать все долги. Вы меня не помните, царевна, а я вас хорошо помню. Я тогда лежал на пыльной дороге полумертвый от побоев. А вы проезжали мимо в карете. Вы сжалились надо мной и приказали кучеру посмотреть, нельзя ли мне помочь. Он спрыгнул с облучка, наклонился надо мной и убедился, что я не пьян, а всего лишь избит. И он поднял меня и отнес в корчму, ту самую, откуда меня вышвырнули, избив до полусмерти. И там он приказал хозяину позаботиться обо мне — таково, мол, было желание ее высочества. А ведь он мог догадаться о том, о чем вы даже не подозревали, — о том, что именно хозяин корчмы избил меня вместе со своими двумя сыновьями-придурками. Только за то, что у меня не было денег и я собирал со столов объедки, потому что умирал от голода. Хозяин позаботился обо мне, он запер меня в маленькой клетке во дворе, где когда-то держал пушных зверьков. И целыми днями его сынки дурачились, играли. Они тыкали в меня горящими палками, дразнили объедками, швыряли камнями и травили собаками. А чтобы я не сбежал, спускали их на ночь с цепи, и два здоровенных волкодава всю ночь пытались до меня добраться, просовывая оскаленные морды сквозь прутья. Так продолжалось несколько дней и ночей, но сегодня ночью, мучаясь от голода, я схватил недоеденную собаками кость, лежавшую рядом с клеткой, и стал ее грызть. Как они взбесились! От ярости одна из них просунула голову между прутьев клетки и застряла. Она рвалась изо всех сил, а я колотил ее костью по башке. Она выла и визжала не хуже меня, когда надо мной издевались эти придурки. Наконец она рванулась с такой силой, что клетка оторвалась от забора, к которому была приколочена, и придавила этого пса. А задней стенки у нее не было, и я оказался на свободе. Вторая собака была умнее и предпочла убежать. И тогда я прокрался в дом и нашел топор. Я зарубил их всех — хозяина, его сварливую жену и двоих придурков-сыновей. Я об одном жалел, что у меня не хватит сил связать их и перед тем, как убить, поиздеваться над ними, как они издевались надо мной. А потом я наелся и напился, навестил кучера, который отнес меня в корчму, поджег его домишко, он, правда, успел выскочить вместе со своими домочадцами, — да я и не хотел убивать его, ведь он не бил меня, он только исполнял ваш приказ, по-своему исполнял. Каждому я лишь вернул долг, не больше и не меньше. А потом я заполз в этот сад, думая, что, может быть, встречу здесь добрую царевну. И вот встретил. Теперь мы вместе.