Царь Мира - [165]

— Мы могли бы куда-нибудь увезти ее.

— Сначала я попробую переговорить с ней. Да и потом, Власов сейчас слишком взвинчен. Может быть, она его успокоит немного.

Мак-Гроу понадобилось все его самообладание, чтобы остановиться на этом решении. Он вовсе не хотел «успокаивать» Царя таким способом, но убедил себя в том, что с нервным и возбужденным врагом труднее будет справиться, он станет слишком подозрительным и непредсказуемым.

* * *

Дядя Джин — его звали Энтони Ферндейл — жил в Эдинбурге. Он любил племянницу и охотно откликнулся на просьбу брата найти ей недорогую скромную квартиру. Сам он работал водителем у банкира, человека порядочного и состоятельного. Тот как раз подыскивал девушку, которая помогала бы в уборке дома и уходе за ребенком. Все складывалось как нельзя лучше, и дядя встретил Джин и ее отца на вокзале, гордый тем, что помогает племяннице войти в большую самостоятельную жизнь. Он был крайне изумлен, когда она, вместо того чтобы броситься ему на шею, как делала раньше, сухо поздоровалась с ним, удивился, когда увидел ее заплаканные глаза, и по строгому виду брата и по той неловкости, которую испытывал этот, в сущности, добрый человек, придавая себе строгий вид, понял, что не все так безоблачно и хорошо, как ему представлялось.

Был уже поздний вечер, Джин осталась ночевать у дяди, отец ее уехал. Но перед этим братья посидели часок на кухне, распили бутылку, и ошеломленный дядя узнал, что его племянница, веселая и жизнерадостная, как ребенок, полюбила человека, которого прокляли все соседи Ферндейлов, да и не только они, и которого считали чуть ли не дьяволом. Окончательно добила его угрюмая фраза брата, что Джин согласилась уехать от всемирного позора при непременном условии, что, если ее связь с Эдиком привела к беременности, она оставит ребенка.

— Мы еще надеемся ее переубедить, — сказал Джон Ферндейл, — но у нас ей лучше не оставаться, слишком там не любят этого Власова, как бы чего не вышло, да и если придется делать операцию, то лучше ее сделать здесь, в Эдинбурге. — Джон попрощался с братом, оставив его сокрушенным и растерянным. Впрочем, и его собственное состояние души было таким же.

Мак-Гроу не стал расспрашивать Джона Ферндейла. Достаточно было установить, что у того есть брат в Эдинбурге, что он недавно арендовал квартиру, даже не скрывая имени племянницы. Коллеги Мак-Гроу быстро разыскали и дядю, и племянницу.

В тот вечер, когда Мак-Гроу остановился у дверей квартиры, где жила Джин, она была не одна. Ее дядя решил все же поговорить с ней, попытаться вызвать на откровенность, утешить. Состояние Джин тревожило его. Она или плакала, или сидела с потухшими глазами, не желая ничего слышать о хлопотах Энтони Ферндейла по поводу ее трудоустройства. Тот рассказывал, какие у него хорбшие хозяева, как ей будет славно работать у порядочных и честных людей, но ко всему этому Джин относилась с полным равнодушием, если не с отвращением. Она грезила о другой жизни. Не то чтобы Эдик навеки покорил ее сердце — все же внешне он не был мужчиной ее мечты, но с ним она могла стать Царицей, а для провинциальной девчонки это было сказкой. Да и не только для нее. Разве что Алина восприняла свое новое положение не слишком радостно — у нее были другие ценности, и они оказались перечеркнутыми из-за всех этих инверсий.

У Джин теперь оставалось одно утешение, скорее даже навязчивая идея, — родить ребенка. Ей казалось, что тогда она обретет смысл жизни, утраченный из-за разлуки с Власовым.

Мак-Гроу стоял под дверью, слышал, как плачет Джин, и сердце его разрывалось. Ему казалось, что чувства его атрофировались, подчинившись сверхцели, но теперь все всколыхнулось вновь: и воспоминание о жене и сыне, и влюбленность в Джин, и яростное желание отомстить. Странным образом часть его ненависти перекинулась и на девушку, словно она отвергла Мак-Гроу. Она любила этого маньяка, возомнившего себя Царем Мира, убившего ее лошадь, убившего жену и сына Максвелла, да и его самого превратившего в нечеловека, одержимого одной мыслью — уничтожить Власова и все, что связывает этот мир с ним. Освободить мир от нечисти. Но тогда тебе придется убить и ее, вдруг сказал он себе. И Алину, женщину, прекраснее которой он не встречал, и лишь ненависть к Эдику помогла ему не поддаться ее очарованию. Теперь эта ненависть подсказывала ему единственный выход — убивать, убивать, убивать.

* * *

— Значит, так, — докладывал Брэдфорд Клюкину, — я побывал в другой деревне, поговорил с тамошними жителями. В замке, кроме Макговерна, жила еще семья. Это подруга его дочери Энн, ее сын, и иногда к ним приезжал ее муж. Кто он, пока неизвестно. Фамилия этой Энн — Максвелл, это я выяснил.

— Черт, — сказал Клюкин, — а кто еще был в замке во время этого… происшествия?

— Дворецкий. И журналист Гейтс. Это он написал статью.

— Точно, это я помню. Дворецкого можно допросить или подкупить, — размышлял вслух Клюкин.

— Это трудно, почти невозможно. Его знают, он очень своеобразный тип. Купить его нельзя, а нажать на него сложно, он был очень предан Макговерну, они вместе давно, у них особые отношения, это не то что хозяин и слуга, а скорее ближе к дружбе. Со старыми слугами у аристократов складываются такие отношения. Он не предаст.