Царь Мира - [108]

Гейтс взял из его рук трубку. Губы шотландца шевелились, и Джонатан, наклонившись еще ниже, услышал хриплый шепот:

— Подводная лодка… туда…

Еще один хрип — Джонатан знал, что означает такой хрип — и все кончилось. В трубке слышался тревожный голос, и Гейтс заговорил:

— Слушайте меня, Дональд. Это Гейтс из «Дейли миррор». Я брал у Макговерна интервью. Сегодня он встречался с Власовым, вы слышали о нем? Да, тот самый. Он хотел купить замок и поселиться здесь. Макговерн отказал. И сейчас в доме появились эти самые летающие молнии — вы, наверно, читали о них? Да-да. Нет, это не чушь, Дональд. Они действительно летают и убивают молниями. Они убили Энн и ее мальчика. Да, они лежат тут передо мной. Макговерн тоже умер. Только что. Да, сейчас вызову врача, но ваш тесть мертв. Они еще здесь, треугольники. Мы вызвали полицию. Вам нужно спрятать дочь и жену, немедленно. Старик перед смертью что-то сказал о подводной лодке. Вы служите на ней? Нет? На фрегате? Но вы можете отвезти жену и дочь на подводную лодку? На вашей базе есть подлодки? Там эти твари не смогут их достать, по крайней мере, хотелось бы так думать. Да, отвезите их туда. Не надо сюда приезжать, это опасно. Спасайте их. Немедленно. Эти твари могут появиться, они очень быстры, и от них трудно спастись. Нет, меня не трогают. Не тратьте время, Дональд. Быстрее. Все.

Гейтс закрыл крышку телефона.

— Что с ним? — услышал он голос. Это был дворецкий. Он стоял в дверях гостиной.

— Не входите, — сказал журналист. — Эти твари могут убивать. Они убили всех троих. Вы вызвали полицию?

— Да.

— Вызовите врача, — приказал Гейтс и вдруг вспомнил, что можно попробовать спасти Макговерна. Он быстро рванул ворот его рубашки, схватил со стола салфетки и, свернув их рулоном, подложил под шею Макговерну, запрокинув его голову. Потом наклонился, обхватил губами его рот и, зажимая ноздри Макговерна пальцами, несколько раз вдул в него воздух. Потом резко нажал на грудину десяток раз, снова сделал выдох «изо рта в рот». Потом к нему подошел дворецкий, и они стали делать это вдвоем. Когда раздался звонок, Гейтс жестом отослал дворецкого. Минуту спустя тот появился вновь, за ним шли два констебля.

— Черт! — сказал один из них. — Вы вызвали врача?

— Да, — ответил дворецкий, — попробуйте помочь им. — Он показал на трупы женщины и ребенка, потом они с Гейтсом продолжили искусственное дыхание. Один из констеблей занялся мальчиком, второй — Энн. Они покосились на эфэлы, но ничего не стали предпринимать, что было, пожалуй, самым разумным в этой ситуации.

Когда приехали врачи, эфэлов уже не было. Гейтс даже не заметил, как и куда они исчезли. Он отвечал на вопросы врачей, полицейских, те звонили куда-то, но все это было как в тумане. Спасти пострадавших оказалось невозможно, слишком сильное поражение мощным разрядом, похоже на удар молнии — так сразу сказал один из врачей, уже имевший дело с убитыми молнией людьми.

Потом Гейтс сидел за столом рядом со Смоллом, дворецким. Они выпили по стакану виски и молчали, а вокруг ходили полицейские, поднятые по тревоге, но никто не знал, что нужно делать. Вести расследование, искать летающие молнии, допрашивать Смолла и Гейтса, которые уже трижды рассказали, что произошло?

Прошло около полутора часов. Гейтс даже не знал, почему он оставался в этом доме. У полиции к нему претензий не было — они его хорошо знали и могли найти, если понадобится, в любую минуту. Утешать или поддерживать кого-то не было необходимости. Смолл сидел в одной и той же позе, и было ясно, что к нему лучше не подходить. И поэтому, когда раздался громкий звонок в дверь, Гейтс словно очнулся и подумал, что далее находиться здесь неудобно — могут подумать, что он ждет еще каких-то событий из чисто журналистского интереса. Он поднялся одновременно с двумя констеблями, оставленными в замке. Третий дежурил снаружи, в машине. Констебли впустили позднего гостя.

— Что случилось? — спокойно спросил он, увидев полицейских.

Гейтс стоял наверху, на лестнице, и хорошо видел вошедшего. Это был рослый, очень крепкий рыжеволосый мужчина лет тридцати. Лицо у него было по-настоящему мужественное: спокойный, уверенный взгляд, крупные черты, ощущение хорошо сдерживаемой силы и ярости. Такие люди не выходят из себя по пустякам, никогда не начинают свару, но если их оскорбят, то идут до конца, не останавливаясь даже перед угрозой смерти. Военный, подумал Гейтс. Он почти не ошибся. Гарольд Максвелл, муж погибшей Энн, служил раньше в королевской морской пехоте. Сама работа ему нравилась, но моря он не любил. Предпочитал твердую землю под ногами. После демобилизации он даже подумывал завести собственную ферму, идя по стопам родителей. И дед, и отец его были точно такими же огромными рыжими шотландцами, но если отец в жены взял дочь своих соседей, придерживаясь традиции, то дед Гарольда Грегори Максвелл удивил всех, женившись на русской девушке, медсестре, с которой судьба свела его в военном госпитале Германии в последний дни войны. Лейтенанта Максвелла послали на машине к русским, готовившимся к наступлению, для корректировки взаимодействия. Но дорогу бомбили немцы, и Максвелл потом вспоминал только черный столб, поднявшийся перед глазами, и ясные удивительные глаза наклонившейся над ним русской медсестры. Нелегко было увезти с собой на родину любимую девушку, хотя она и была из союзного лагеря. Но Максвелл умел добиваться своего. И поскольку родители работали с утра до ночи, а дед умер рано — сказались последствия войны, — Гарольда воспитывала в основном бабушка, и он говорил потом, что выучил три языка — шотландский, английский и русский. Это и сыграло решающую роль в его судьбе — ему предложили работу в советском отделе британской контрразведки МИ-5. Поначалу это его несколько смутило — он с симпатией относился к русским, но долгие и терпеливые беседы с офицером МИ-5 постепенно убедили его, что действия органов безопасности СССР направлены против интересов как британских, так и русских граждан. И это было правдой, хотя и не полной, как и любая правда. Поначалу Гарольд работал в оперативном отделе, потом перешел в отдел сбора информации — руководство убедилось, что мозги у него работают ничуть не хуже ручищ.