Царь-колокол, или Антихрист XVII века - [82]

– Весьма было бы не худо, – сказал царь, – до приезда на суд вселенских патриархов достать подлинное письмо святейшего или, по крайней мере, узнать, через кого оно послано, если только его когда-нибудь посылал он. Мне хоть Семен и говорил, что черновое письмо находится у него, да я что-то худо верю, чтобы оно было послано. А буде его патриарх и отослал, то, скорее, с каким-нибудь монахом, которые отсюда идут прямо в Царьград, чем с голландским послом. Нечего делать, – прибавил царь, подумав, – вели придержать этого аптекаря, чтобы после Стрешнев не жаловался, что у него отняли средства к розыску. Жалко мне девушку; она, кажется, очень печалится.

Развернув следующую бумагу, которая была свернута столбцом, Милославский вскрикнул от удивления. Он, казалось, не верил своим глазам и в молчании смотрел на подпись внизу. Потом, оборотив еще раз кругом и как бы разрешив совершенно недоумение, Илья Данилович сказал:

– Справедливо, великий государь, пророк Давид глаголет, что сердце царево в руце Божьей! Ты сейчас только пожалел бедную девушку и пожелал видеть подлинное письмо патриарха, и вот – желание твое исполнено. Я уже докладывал тебе, что голландский посол выехал из царства твоего без всякого помешательства; следовательно, если бы Пфейфер передал ему письмо святейшего для пересылки в Царьград, то оно было бы теперь уже там, у Дионисия, а не в руках моих. Вот оно, государь, – промолвил Милославский, подавая столбец царю.

Взяв грамоту и осмотрев ее внимательно кругом, Алексей Михайлович произнес:

– Да, это действительно подлинное письмо патриарха, и, удивительное дело, как оно попало сюда? Вели, Самуил, отыскать девушку и расспросить, не она ли его положила.

Коллинс вышел из опочивальни, а Алексей Михайлович начал читать про себя письмо Никона, покачивая головой и как бы упрекая мысленно своего бывшего друга за то, что он отзывался о нем в таких непочтительных выражениях перед царьградским патриархом.

Прочитав письмо, кроткий царь взглянул на небо, и крупная слеза скатилась из очей его на бумагу. Эта драгоценная слеза была печальным воспоминанием прошедшего дружества.

Вошедший Коллинс объяснил, что девушка ничего не знала об этом письме, но что оно вложено было, по всему вероятию, каким-то раскольником, виденным вчера вечером возле ящика и скрывшимся неизвестно куда. Тогда царь спросил у лейб-медика о познаниях аптекаря, и, когда Коллинс отозвался о нем с отличной стороны, Алексей Михайлович произнес, обращаясь к Милославскому:

– Аптекарь не виноват, это ясно, а потому следует его наградить за несправедливое подозрение. Запиши, Илья Данилович, чтобы его произвели в Аптекарском приказе в лекаря и выдали из Большой казны двадцать аршин алтабаса – от меня в подарок. Сенька же Стрешнев опять солгал ехидным образом, когда уверял меня, что письмо повез голландский посол и что тут участвовал Сергеич. Посему вели прекратить всякое следствие, а Сеньку выдать Матвееву головой.

Нужно ли рассказывать о радости Розы, когда ей было объявлено Коллинсом царское решение, и едва ли еще не большем восторге Пфейфера, возвысившегося столь неожиданно важною в то время степенью. Последовавшая чрез неделю после того свадьба новопожалованного доктора с предметом любви его сделала нашего знакомца счастливейшим человеком в подсолнечной.

Невозможно также передать злость боярина Семена Лукьяновича Стрешнева, когда из Разрядного приказа дано было ему знать о царском повелении выдать его головой кровному врагу Матвееву! Таким образом, планы Стрешнева разрушились один за другим; по доносу его царю, будто бы Никон наложил на Алексея Михайловича клятву во время церковного служения, посланные в Воскресенский монастырь следователи, хотя и расположенные к Стрешневу, принуждены были объявить истину: именно, что Никон проклинал не царя, а стольника Боборыкина, за что Стрешневу объявлена была от государя «великая опала», то есть запрещен приезд ко двору. Это еще мог стерпеть боярин, но мысль быть выданным врагу была для него невыносима. Целую неделю почтенный Семен Лукьянович бесился у себя дома с утра до вечера и бил чем попало каждого, кто только попадался ему под руку, но делать было нечего! В известный день он должен был явиться к врагу своему – с повинной головой.

Глава восьмая

Спустя несколько дней после освобождения Алексея из заключения Матвеев, призвав его к себе, объявил, что ему следовало приступить к работам для поднятия колокола. Но прежде этого молодой человек обязан был, по повелению царя, представить придуманный им способ для подъема колокола на рассмотрение особого собрания, составленного из всех иностранных строителей и художников, бывших в Москве. И вот, в объявленный день Алексей явился со своей моделью и планами в одну из кремлевских палат, где было назначено присутствие под ведением Артемона Сергеевича. Он объяснил перед собранием все малейшие подробности механизма, которым предполагал произвести подъем; вычислил количество и общую силу нужных для того воротов, толщину веревок, могущих сдержать тяжесть, и необходимые материалы для устройства подмосток и площадок. Все слушали с изумлением механика-самоучку, который с такой простотой и ясностью объяснял самые важные предметы.