Царь Каменных Врат - [34]

— Что же было после? — спросил Аквас.

— Никто не мог соперничать со мной в бою на мечах, и все мои противники оказывались беззащитны. Из воина я превратился в мясника. Блаженство все реже посещало меня, сомнения росли. Когда «Дракон» распустили, я обошел весь мир в поисках достойного соперника, но не нашел ни одного. Тогда я понял, что есть лишь один человек, с кем я мог бы сразиться, и решил вызвать его на бой. На пути в Вентрию, где он жил, меня застигла песчаная буря. Она длилась три дня, и это дало мне время задуматься. Ведь тотчеловек был моим другом — однако, если бы не буря, я убил бы его. Вот тогда-то я вернулся в дренайские земли и попытался изменить свою жизнь.

— А что сталось с твоим другом? — спросил Катан.

— Он сделался Факелоносцем, — улыбнулся Декадо.

9

Зал совета знавал лучшие дни. Черви источили вязовые панели, цветная мозаика, изображавшая седобородого Друсса-Легенду, во многих местах облупилась, обнажив серую от плесени штукатурку.

Около тридцати мужчин и с десяток женщин и детей сидели на деревянных скамьях и слушали женщину, восседавшую на председательском месте, — крупную, ширококостную и плечистую. Темные волосы окружали голову львиной гривой, зеленые глаза гневно сверкали.

— Вслушайтесь в свои собственные слова! — прогремела она, вскочив на ноги и оправив тяжелую зеленую юбку. — Разговоры, одни разговоры! И к чему они ведут? Отдаться на милость Цески! Какого черта это означает? Вы хотите сдаться, вот что! Вот ты, Петар, — встань-ка!

Петар поднялся, понурив голову и покраснев до ушей.

— Подними руку! — приказала женщина.

Он подчинился. Кисть была отрублена, и культя еще носила следы смолы, которой заклеили рану.

— Вот оно, милосердие Цески! Клянусь всеми богами, вы все очень громко кричали «ура», когда мои горцы прогнали солдат с нашей земли. Тогда вы готовы были в лепешку расшибиться ради нас! Теперь же, когда солдаты возвращаются, вы хнычете и норовите спрятаться куда-нибудь. Только прятаться нам негде. Вагрийцы не пропустят нас через границу, а Цеска, уж будьте уверены, не забудет и не простит.

Мужчина средних лет, встав рядом с совсем растерявшимся Петаром, ответил:

— Что пользы кричать, Райван? Разве у нас есть выбор? Побить их мы не сможем и погибнем все до единого.

— Все люди смертны, Ворак! — вспылила женщина. — Или ты не слышал? У меня шестьсот бойцов, и они заявляют, что им под силу побить Легион. И еще пятьсот человек только и ждут, чтобы присоединиться к нам, когда мы раздобудем побольше оружия.

— Предположим, Легион нам побить удастся, — сказал Ворак, — но что будет, когда Цеска пошлет на нас своих полулюдов? Что проку тогда от твоих бойцов?

— Придет время — увидим.

— Ничего мы не увидим. Иди откуда пришла и дай нам заключить с Цеской мир. Здесь ты нам не нужна! — крикнул Ворак.

— Кому это «нам», Ворак? — Он тревожно замигал, когда она спустилась с помоста и подошла к нему вплотную, а она сгребла его за ворот и подтащила к стене. — Погляди сюда! Что ты тут видишь?

— Стенку, Райван, а на ней картину. Ну-ка, отпусти меня!

— Это не просто картина, ты, куча дерьма! Это Друсс. Человек, который вышел против орд Ульрика. Уж он-то не считал своих врагов. Меня от тебя тошнит! — Отпустив Ворака, она вернулась на возвышение и обратилась к собранию: — Я могла бы послушаться Ворака. Могла бы забрать шестьсот своих бойцов и вернуться в горы. Но я знаю точно, что тогда вас всех перебьют. Выход у вас один — сражаться.

— У нас есть семьи, Райван, — возразил кто-то из мужчин.

— Да — и их перебьют тоже.

— Это ты так говоришь — но уж мы-то погибнем наверняка, если окажем сопротивление Легиону.

— Поступайте как знаете, — бросила Райван. — Только уйдите с глаз моих долой — все до единого! Были когда-то мужчины на этой земле, да вымерли все.

Петар, уходивший последним, обернулся.

— Не суди нас строго, Райван.

— Прочь! — крикнула она и, подойдя к окну, посмотрела на город, белый в лучах весеннего солнца. Такой красивый и такой беззащитный. Даже стены вокруг него нет. Райван извергла из себя затейливую гирлянду проклятий, и ей полегчало, но ненамного.

Там, внизу, на извилистых улочках и широких площадях собирались кучками люди — и Райван, хотя и не слышала слов, знала, о чем они толкуют.

О сдаче. О том, как бы выжить. И за всеми словами стоит одно — страх!

Что с ними сталось? Неужто ужас, внушаемый Цеской, разъел их, как ржавчина? Райван, оборотясь, взглянула на поблекшую мозаику. Друсс-Легенда, высокий и могучий, с топором в руке, и Скодийские горы позади — словно его предки: белоголовые и несокрушимые.

Райван перевела взгляд на свои руки — широкие, с короткими пальцами, в кожу глубоко въелась земля. Годы работы, работы, ломающей тело, лишили их красоты. Хорошо еще, что зеркала нет. Когда-то она была «девой гор», стройной и украшенной венками. Но годы — эти славные минувшие годы — круто обошлись с ней. В темных волосах пробились серебряные нити, и лицо стало твердым, как скодийский гранит. Мало кто из мужчин теперь смотрит на нее с вожделением — да оно и к лучшему. После двадцати лет замужества и девяти детей она как-то утратила интерес к зверю с двумя спинами.