Царь Ирод. Историческая драма "Плебеи и патриции", часть I. - [34]

Когда они станут взрослыми, будет поздно вынашивать заговоры.

История с Корнелием Галлом многому научила Анция, заставила быть осторожным и осмотрительным. Счастлив тот, кто вдали от дел, непривычно подумал Анций, но ему рано, преждевременно поддаваться таким настроениям; он обязан подчиняться необходимости и помнить прежде всего об одном — об общественном благе, как высшей ценности. И презирать смерть.

Анций не стал делиться своими размышлениями с Местрием и не открылся ему, не признался, что у того есть племянник. Придет еще время, решил он.

Глава 19 Не каждая ошибка — глупость

Ирод Великий дожидался смерти. Временами он нетерпеливо и беззвучно шевелил сухими губами, молился и казалось, что молится он об одном — о том, чтобы смерть не слишком долго плутала по извилистым галереям дворца, не изводила его душу чрезмерным ожиданием, а в последний час проявила хоть бы немного милосердия к его разлагающемуся телу. Гнойные волдыри разбухали на его руках, на ногах, на груди; лопались, свешивались желтыми струпьями, разгрызали живот и спину, нестерпимо жгли, вызывая остервенелый зуд.

Царь возлежал на кушетке в полутемной зале с узкими бойницами, ворочался, раздирал раны, замирал, дышал хрипло, гнал прочь лекарей, астрологов, прорицателей, позволив ухаживать за собой двум евнухам, с которыми проводил большую часть времени последние пару месяцев. Иногда призывал поочередно кого-нибудь из сыновей: то Архелая, то Ирода Антипу, то Филиппа, реже допускал дочерей, воспретил показываться женам, не жаловал сестру свою — Саломею, был с ней презрительно холоден.

Лишь однажды Ирод собрал всех: Птоломей зачитал его последнюю волю и было ясно, как никогда, что на этот раз завещание уже не претерпит изменений, что навряд ли уже сможет вторгнуться в истекающее стремительное время событие, способное все перевернуть, зачеркнуть и запутать вконец.

Не полагаясь всецело ни на кого в отдельности, Ирод дробил царство на княжества: Архелаю, как самому старшему, доставалась Иудея и Самария; Ироду Антипе отводилась Галилея и Перея; Филиппу назначались земли на северо-восток от Иудеи — Гавлонитида, Трахонитида, Батанея и Панея; неожиданно для всех оказалась упомянутой в завещании Саломея, ей Ирод отдавал Иамнию, Азот и Фазаелиду.

Последнее слово по закону оставалось за Августом, ему надлежало либо утвердить завещание, либо перекроить его на свой вкус, но не ранее, чем после смерти завещателя.

Ирод начинал впадать в забытье, в уголках рта выступала пена, по телу пробегала дрожь. Спешивший изо всех сил Анций, подумал, что это все — агония. Однако, Ирод очнулся, долго и пристально вглядывался в римлянина, словно не узнавая. Потом приказал подать вина. Осушив кубок, ему сделалось легче.

— Пусть все уйдут, я хочу поговорить с Анцием Валерием, — сказал он.

Евнухи и Птоломей поспешно удалились. Несколько минут умирающий собирался с силами.

— Лучше быть свиньей Ирода, чем его сыном, так кажется выразился Август? Можешь не отвечать, мой друг, ты всегда отличался предупредительностью.

Анций молчал. Слова Августа, брошенные им после казни Антипатра, были известны едва ли не каждому.

— Я не обижаюсь на Августа, грех мне обижаться на человека, который так много сделал для меня. Но я разочарован, я надеялся на его мудрость, а вижу недальновидного и нерешительного правителя, сломленного собственной женой. Ты думаешь, это он придумал оскорбительные для меня слова? Нет, в этих словах чувствуется вся желчь, вся злоба Ливии, вся ее ненависть ко мне.

Ирод опять начал задыхаться, сделал еще один глоток вина, перевел дух.

— Смерть Александра и Аристовула гложет мою душу, это моя вина, моя скорбь. Антипатр казался мне тогда самым надежным изо всех остальных, он глаз не смыкал, он представлял такие доказательства, что не поверить в них было невозможно. Ты бы видел того спартанца, Эврикла… Он ползал по полу и рвал на себе волосы, клялся, что братья обманом втянули его в заговор, что смерть ужасную для меня замышляли. Кто бы на моем месте усомнился в их преступных помыслах?

— Однажды мы все бываем безумны, — печально заметил Анций.

— Гораздо чаще мы бываем ненасытны в удовлетворении своих пороков, затмевающих зрение и затыкающих уши. Зачем Антипатру понадобилось торопить мою смерть, когда я желал видеть его единственным наследником? Зачем Ферору понадобилось присоединяться к заговору, когда я отдал ему Перею и ни в чем ему не отказывал? Зачем Саломея всю жизнь сопротивлялась моей воле, пока не скатилась с плеч голова презренного Силлая?[127]

— Антипатр боялся, что ты изменишь завещание, Перея для Ферора оказалась мала, а Саломея мечтала вырваться из-под твоей опеки. А за всем этим, думаю, можно разглядеть силуэт Ливии.

— Ты прав, мой бесценный друг: всегда и везде Ливия.

Помолчав с минуту, он продолжил.

— Тебе следует остерегаться ее, Анций. Говорят, что Тиберий уединился на Родосе не без твоей помощи, а если этот слух пересек Великое море и долетел до стен Иерусалима, то можешь пребывать в полной уверенности — сначала он влетел в ухо Ливии.

Анций знал об этом также верно, как то, что дни Ирода сочтены. И как же могло быть иначе, если сам Август, не питавший иллюзий в отношении собственной жены, счел нужным предупредить верного слугу об опасности; принцепс вел свою игру, в этой игре передвигались страны, провинции, легионы, разноплеменные народы, но двигалось все это не только силой оружия, но и ловкими руками таких, как он, Анций — преданных людей, готовых ради него на любые жертвы, на смерть. Не разумно разбрасываться такими людьми.