Царь и Россия - [85]

Государь озабочен бытом ссыльных и добивается его смягчения. Никакого иного шага, кроме терпения и милости к расплывчатому классу интеллигенции, Государь сделать не может, предоставляя правительству найти способ законной защиты государственного строя.

Бюрократия не имеет плана борьбы и защищает строй, злоупотребляя правом чрезвычайных и усиленных охран, предпочитая их законному коронному и военному суду. Интеллигенция осуждена гением русской мысли Ф.М. Достоевским. Для него либерал, западник и интеллигент — «нарост на русской нации». Достоевский угрожал, предостерегал, и его не послушал никто. Бюрократия и общество не сумели спасти народ от пропаганды интеллигенции, и бюрократия превратилась в нее.

В 1917 году, видя на своей стороне штык, рабочие откажутся от опеки интеллигенции и, взяв власть в свои руки, благодарно передадут ее — космополитическому интернационалу.

На терпение и милость Государя рабочие и интеллигенция ответили ему ненавистью.

X

Отношение Государя к крестьянскому сословию совершенно ясно. Он глубоко, реально его любит, и в нем любит Россию; любит народ в деревне, в армии, всюду, где бы ни проявлялась его сила.

Неведомы останутся отношения народа к Государю. Народ таинственный, мистический? Полагаю, — ни то, ни другое. Простой и земляческий, скажу я, — домашний. Умный, — но домашний, оттого дальше своего носа не видит и сдвинуться никуда не может. Встать — не встанет. Сидит сиднем и копошится в земле. И много их… Мужики, показывая, что сзади много народу, говорят: «Там несколько народу»… то есть сто миллионов…

«Показать» эти деревенские ничего не могли. Солдаты — дети — показывали. А отцы сидели дома. Богу и Царю крепко верили. Законы соблюдали и подати платили.

Свободнейший из народов, русский, свободный во всем, был ограничен только общиной. Поздно, но никто иной, как Государь Николай II, дал народу и эту свободу. Поистине трагична в этом вопросе внутренняя борьба в самом Государе и те, кто удостоились его слышать и убедиться, как он великолепно знал крестьянский вопрос, знали, как тяжело ему давалась эта борьба. Государь боялся обезземеления крестьян и лишь поэтому колебался.

Любовь Государя к крестьянам — продолжение любви всех его предков XIX столетия. Любовь эта верная и ни разу не ослабевшая. Но Государь не ищет у народа популярности, как это делали и делают современные демократические монархи, не говоря уже о демократии. Однако ни лукавые намеки Витте, ни угрозы Кутлера и целого ряда лиц не сломают его решения, и даже в революцию 1905 года он не отдаст принудительно во имя спасения Короны 36 миллионов десятин частновладельческой земли[206]. Этот акт бессмыслен, незаконен и ничего не разрешит. Государь на черный передел не пойдет. При наличии до миллиарда десятин свободной земли по всей России вопроса о малоземелье быть не может.

И разум народа это понял: крестьяне в 1905 году после вспышки аграрных беспорядков в Поволжье сами прекратили бунты.

И несмотря на все препятствия, чинимые земским отделом МВД, крестьяне, бросив бунтовать, переселяются с 1906 года в Сибирь и степи в числе более полумиллиона людей в год.

То же и в 1914 году: ни в одной местности во время войны нет и следов беспорядков. И в 1917 году, несмотря на обещание нового правительства отдать земли дворян, крестьяне лишь в редких случаях захватили земли, и только с октября, с появлением солдатчины и декретов брать землю, начался дележ, погромы и убийства.

Я утверждаю, что как в 1905 году, так и в 1917 захваты, погромы и убийства совершались там, где толпу вели интеллигенты, рабочие или солдаты. И обратное — не будь влияния интеллигенции в России, не было бы ни захватов, ни насилий.

Как ни распущено было население слабой властью, как ни ослаблено общиной и забвением его нужд, оно до последней минуты выказывает здравый смысл и совесть… теряя ее, когда повальным окриком и гиканьем — «бери и грабь» — все кинулось на грабеж и дележ.

То же и с армией: никогда ее крестьянский состав при Царе не тронулся бы с фронта, не будь интеллигенции, и надо было быть теми людьми глупости и бесчестия, какими были первые правители в 1917 году, чтобы заставить армию так развалиться.

Веря крестьянству, Государь был прав; в нем одном, благодаря природе, быту, истории и вере, жила еще совесть, и будь другое общество и сумей бюрократия вовремя начать осуществлять скромные сельские пожелания и сделать народ собственником, — история России была бы иная и Россия не была бы сегодня погублена.

Вопрос народный — вопрос страшный. Я попытаюсь о жизни народа сказать в ином месте. Прожив всю жизнь в деревне, я утверждаю наличие совести и былую народную веру, высокий дух, сельскую честь и верность крестьян Государям. Не было случая неверности Царю. Пугачев — и тот ведет толпы именем Царя. Ни одна война, ни одно бедствие не вызывает в деревне ропота против Государя.

Отсюда и глубокая вера и верность государей к народу.

И сегодня, вникая в смысл событий, явствует, что символ «Царь и народ» в России — не пустой звук, а сила. Сломал эту силу, сверг Царя не народ, а продало и свергло его общество, и в очерке жизни Государя ему — носителю русской славы и бытия страны, —