Царь и Россия - [46]
«Царство Русское колеблется, шатается, близко к падению»[90]. «Если в России так пойдут дела и безбожники и анархисты-безумцы не будут подвержены праведной каре закона, и если Россия не очистится от множества плевел, то она опустеет, как древние царства и города, стертые правосудием Божиим с лица земли за свое безбожие и за свои беззакония»[91].
«Бедное Отечество, когда ты будешь благоденствовать? Только тогда, когда будешь держаться всем сердцем Бога, Церкви, любви к Царю и Отечеству и чистоты нравов».
В предисловии к своей книге умирающий великий русский ученый Д.И. Менделеев завещает русской интеллигенции: «Не революция нам нужна, а эволюция».
«Поэтому я не могу не высказаться, — пишет далее Менделеев, — заметив, без всяких уступок и в явном противоречии с социалистами, коммунистами и всякими иными политиканствующими, что суть дела, по мне, вовсе не в общественно-политических строях и передрягах, а в таком явном умножении народонаселения, которое уже не укладывается в прежние сельскохозяйственно-патриархальные рамки, создавшие Мальтусов, да требующие войн, революций и утопий. Для меня высшая или важнейшая и гуманнейшая цель всякой „политики“ яснее, проще и осязательнее всего выражается в выработке условий для размножения людского»[92].
10 мая 1907 года свою речь, произнесенную в Государственной Думе, П.А. Столыпин заканчивает следующими словами: «Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от исторического прошлого России, освобождения от культурных традиций. Вам нужны великие потрясения, нам нужна Великая Россия».
В другой своей речи Столыпин говорит: «Если бы нашелся безумец, который в настоящее время одним взмахом пера осуществил бы политические свободы для России, то завтра в Петербурге заседал бы Совет рабочих депутатов, который через полгода своего существования вверг бы Россию в геенну огненную».
«Конечно, должны произойти великие перемены, — писал А.С. Пушкин, — но не должно торопить времени, и без того довольно деятельного. Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества»[93].
«Не приведи Бог, — писал Пушкин, — видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный. Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердные, которым и своя шейка — копейка, и чужая головушка-полушка»[94].
«Всякое нарушение самодержавия, — писал профессор П.И. Ковалевский, — немедленно влечет за собою подрыв благосостояния нации и крепости государства. Враги нашей родины, как внешние, так и внутренние, прекрасно знают это и всеми способами стараются извратить исторические факты нашего прошлого и подорвать, в глазах особенно легковерных русских, величие и значение этого принципа в нас самих»[95].
«Либерализм, — писал известный русский философ К. Леонтьев, — как медленно действующий яд, приведет к одному результату — революции и смерти России».
«Душа наша знает, — писал П.С. Лопухин, — что правда государства — в христианской власти. Святая Русь всегда верна Правде. Сыны Святой Руси или те, кто надеется быть сыном ее, стоят за Царя, Царское служение, потому что, как Святая Русь, они не знают иного способа установления христианской власти»[96].
«До издыхания будь верен Царю и Отечеству!» — поучает бессмертный Суворов.
«Императорская власть — святыня, палладиум порядка, прогресса, свободы и славы народа», — твердит профессор Катков[97].
12 апреля 1848 года великий прозорливец Ф.И. Тютчев писал: «Давно уже в Европе существуют две действительные силы — Революция и Россия. Эти две силы теперь противопоставлены одна другой, может быть, завтра они вступят в борьбу. Между ними никакие переговоры, никакие трактаты невозможны — существование одной из них равносильно смерти другой»[98].
«Социализм — это ложь, — пишет Ф.М. Достоевский, пророчески изобразивший советскую власть в своем романе „Бесы“, — с которой вместе придут зависть, сладострастие и жестокость». «Социализм — это порабощение личности и могила всякой свободы».
«В Государственной Думе четырех созывов не было с самого же начала, — пишет знаменитый русский мыслитель В.В. Розанов, — ровно ничего государственного, у нее не было самой заботы о государственном и государевом деле. Сам высокий титул „Думы“ к ней не шел и ею вовсе не оправдывался. Ибо в ней было что угодно другое, кроме „думанья“»[99].
Государственная Дума была представлена русской интеллигенцией, той самой, о которой в своей «Критике русской революции» (1921 г., Белград) бывший марксист профессор П.Б. Струве писал, что она была больна редкой болезнью: «полной атрофией национального чувства».
Н.Д. Тальберг в своей книге «Отечественная быль» пишет: «На заседании депутатов четырех Дум, происходившем 27 апреля 1917 года в Таврическом дворце, председатель последней Думы, М.В. Родзянко, говорил: „Государственная Дума четвертого созыва, возглавившая революцию, считала, что она оберегает честь и достоинство России, которые так долго попирались старым, отжившим режимом“. „Семена, посеянные Первой Думой, дали здоровые всходы, и ни Столыпин, ни закон 3-го июня не могли помешать этим всходам. Теперь мы являемся свидетелями их бурного, безудержного роста, сулящего небывалый урожай“, — возглашал председатель Второй Думы Головин. „Она (4-я Дума) еще крепче связала себя в памятный день 27 февраля, когда вся палата, со своим председателем во главе, первая стала на путь революционный, который привел нас к нынешнему положению“, — заявлял член Первой Думы Винавер. „Даже не желая этого, мы революцию творили, — откровенничал Шульгин. — Поэтому, господа, нам от этой революции не отречься. Мы с нею связались, мы с нею спаялись и за нее несем моральную ответственность“»
