Царь Гильгамеш - [24]

Я знаю, почему это было так. Я осмеливаюсь говорить это здесь, хотя вы сами увидите это, по мере того, как будет развертываться повесть о моей жизни. Все это потому, что всю свою жизнь я был связан странным, неисповедимым путем с темной душой этой женщины, жрицей Инанной, которая никогда не могла быть моей женой, но она не оставила в моем сердце места ни одной другой женщине. Я любил ее, я ненавидел ее – часто то и другое одновременно – я постоянно находился в состоянии борьбы с этой женщиной, поэтому мне не довелось изведать обычной согревающей любви ни с одной другой. Это правда. Кто это говорит, что жизнь царей и героев легка и приятна?

Акка привязал меня к себе и другим образом, навязав мне вассальную клятву, которая должна была иметь силу, даже если я когда-нибудь буду правителем Урука.

– Я поклялся защищать тебя, – объяснил он, – и ты в ответ должен поклясться в своей верности мне.

У меня были сомнения, не продаю ли я с позором Урук, становясь вассалом Киша? Оставшись один, я пал на колени и просил дух Лугальбанды наставить меня на путь истинный, но не услышал в своей душе ничего, что говорило бы мне, что произносить такую клятву нельзя. В каком-то смысле мы были обязаны сохранять верность Кишу, поскольку именно в Киш была ниспослана с небес царская власть после Потопа и боги никогда не отменяли первенства Киша. Давая клятву, я как бы подтверждал существующее первенство Киша и нашу преданность, которые и ранее негласно признавались. У меня мелькнула мысль, что в общем мне безразлично то, что я признал Акку своим сюзереном, если только – стань я царем в Уруке – он не потребует, чтобы я платил ему дань или выполнял бы его приказы. В клятве об этом ничего сказано не было.

Клятву я поэтому принес. Сетью Энлиля поклялся я в верности царю Киша.

Не было и разговора о том, чтобы я вернулся в Урук через несколько недель, как мне поначалу представлялось. Вскоре не заставили себя ждать посланники Думузи и мягко, но настойчиво просили Акки выдать меня. «Горько тоскуют в Уруке по сыну Лугальбанды, – говорили они. – Наш царь изголодался по его советам и ищет его сильной руки на поле сражений».

– Ах! – отвечал Акка, закатив глаза и изображая великую скорбь, – но сын Лугальбанды и мне стал сыном, и я не расстанусь с ним за все сокровища мира. Скажите Думузи, что я умру от горя, если сын Лугальбанды покинет пределы Киша столь скоро!

Наедине Акка сказал мне, что его лазутчики доложили, что Думузи в ужасе от того, что будто бы я в Кише собираю армию, чтобы его свергнуть. В Уруке меня объявили врагом города, сказал Акка, и наверняка убьют, если я попаду Думузи в руки.

Так я остался в Кише. Все-таки я ухитрился передать словечко моей матери, что я жив-здоров и выжидаю удобное время, чтобы направиться домой.

Жизнь в Кише почти не отличалась от жизни в Уруке. В Уруке мы если хлеб, мясо, пили пиво и финиковое вино, в Кише было все то же самое. В Уруке и в Кише носили одежду из шерсти и полотна, в зависимости от времени года, и даже моды были похожи. Улицы Урука были такие же, как и в Кише.

Дома в Уруке были с плоскими крышами, иногда двухэтажные, иногда одноэтажные, обожженные кирпичи внизу, глиняные необожженные – вверху, дома побелены. В Кише все было точно так же. В Уруке и Кише говорили на одном языке. Единственной разницей – но очень значимой для меня – были боги. Главные храмы Урука посвящены, разумеется, Инанне и великому небесному отцу Ану. В Кише, разумеется, никто не сомневается в величии и силе Ана и Инанны, но храмы посвящены здесь богу бурь Энлилю и великой матери Нинхурсаг. Поначалу мне было непривычно находиться постоянно в присутствии этих богов, а не тех, что правят Уруком. Я больше боюсь богиню Инанну, чем люблю, но все равно мне тяжело пребывать там, где нет Инанны.

Внешне нет особых различий, но по сути все разнится: в Кише даже небо другого оттенка, воздух иной на вкус, и не чувствуешь присутствия Инанны с каждым вздохом.

В Кише я окончательно отточил свое воинское мастерство и получил уроки, которые мне давно пора было знать. Я уже вошел в возраст мужей, но я не знал еще вкуса битвы. Акка дал мне возможность не просто вкусить, а устроил мне пир-горой военного искусства.

Войны велись на востоке, в суровом холмистом царстве Элам. Край этот богат тем, чего мы лишены: строевой лес, медные и оловянные руды, алебастр, обсидиан, гранат, оникс. Мы же владеем многими желанными для них вещами: плодами наших заливных лугов, ячменем и пшеницей, абрикосами и лимонами, шерстью и льном. Прямой смысл нашим землям вести между собой торговлю, но не такова воля богов: на каждый год мира между нами и эламитами приходится три года войны. Они спускаются в наши низины грабить – мы вынуждены посылать армии, чтобы прогнать их прочь, и в свою очередь отобрать у них то добро, которым они владеют.

Отец Акки, царственный Энмебарагеси, одержал великую победу над Эламом и на какое-то время подчинил его себе. Но во времена Акки эламиты вышли из-под подчинения Киша. Вдоль всей границы ныне бушевала война, поэтому на втором году моей изгнаннической жизни я отправился с армией Киша на ту широкую, обдуваемую всеми ветрами равнину, за которой лежит Суса – столица Элама.