Царь царей... - [3]
— Па-а-азвольте! — возразил несколько задетый за живое Павел Андреевич, убирая ноги от наскакивавшего на них Ивана Яковлевича.
— Во-первых, квазизавров нет совсем, а во-вторых, мы, палеонтологи и геологи[5], шире глядим на задачи науки, чем вы. Всякая неведомая еще кость квазизавра, как вы выражаетесь, важнее ваших языков! Она помогает восстановить непрерывный ряд живых существ. Вы возитесь только с людьми и определяете их «души», — как будто важно, солнцу ли они поклонялись или стоеросу! а нас интересует, откуда они произошли, наконец, сама планета, древность ея, жизнь на ней, словом, вся совокупность мира, все… — Павел Андреевич размахнул руками, вероятно, желая наглядно показать, как широки взгляды палеонтологов, и огромный кулак его с маху хватил прямо по подносу, который Антон только что хотел в ту минуту поставить на стол из-за его спины.
Стаканы с чаем, графинчик с коньяком, корзинка с печеньями, блюдечки, ложки — все со звоном и грохотом полетело на пол.
— Господа, помилосердуйте! — вскричал Михаил Степанович, — вспомните Гоголя: палеонтология великая вещь, да стаканы-то зачем бить?!
— Это называется свинством! — уже с обычным хладнокровием проговорил Павел Андреевич, скосив глаза на винегрет на полу и отодвигаясь от него вместе с креслом.
Антон, ворча и кряхтя, принялся собирать осколки и складывать их на поднос.
— Голубчик, а не обварились, не больно? — забыв о споре, заботливо осведомился хозяин, забежав с другой стороны и осматривая облитый бок гостя. — Антон, дай скорей тряпку, салфетку, вытри их…
— Ничего, пустяки… — возразил Павел Андреевич. — Итак, мы остановились…
— … на том, что разбили три стакана, — перебил Михаил Степанович, опасаясь продолжения бесконечного спора, не раз подымавшегося между учеными, — и этим удовольствуемся и перейдем к другому вопросу, не правда ли? Что же мы теперь предпримем, Иван Яковлевич?
— Вы что предпримете — не знаю, а у меня решено-с! — ответил Иван Яковлевич, откидывая голову назад и закладывая руки за спину.
Антон, собравшийся уже уходить, остановился с подносом в руках, на котором возвышалась груда битого стекла, кусков лимона и ложек, и стал слушать, не сводя глаз со своего барина.
Иван Яковлевич взглянул на Антона и продолжал, отчетливо выговаривая каждое слово:
— Весной я отправлюсь в Сибирь-с!
Старый лакей обвел глазами своих гостей, как бы надеясь встретить в них сочувствие к состоянию здоровья его барина, и затем опять пристально уставился на него.
Михаил Степанович быстро подошел к ученому и протянул ему руки.
— Я с вами, Иван Яковлевич! — воскликнул он. — Я и мечтать не смел о таком счастье! Всюду вас свезу и покажу все!
Антон круто повернулся и пошел, потряхивая головой, к выходу.
— Я так и рассчитывал, — ответил Иван Яковлевич. — Старик мой сердится, — вполголоса добавил он, когда фигура лакея скрылась в дверях. — Я заявил ему, что в апреле поеду в Сибирь, а он на дыбы! «Что мы, жулики, говорит, что ли какие? (Это «мы» его бесподобно)! Так и тех силком тащат. А нам зачем туда?»
Раскатистый смех Павла Андреевича огласил комнату; он весь так и заколыхался в кресле, как студень на блюде.
— Да ведь, понимаете, извел меня! Уставит свои буркалы, вздыхает и все головой покачивает. Ну, да я ж его проучу! — с негодованием заключил Иван Яковлевич, дернув пенсй на носу своем — Волю ужасную забрал! Наказание, я вам скажу, иметь при себе человека из бывших крепостных своих… — уже другим тоном, как бы жалуясь, заговорил ученый. — Воображает, что он все еще дядька мне и что я под его опекой!
— А ведь дня не прожили бы без него, сознайтесь, — заметил Павел Андреевич.
— Ну, уж и дня?.. — Иван Яковлевич проговорил это не то с вопросительным, не то с недоверчивым видом.
Позвякивание стаканов и ложек в соседней комнате возвестило о приближении Антона. Иван Яковлевич круто повернулся спиной к двери и, повысив голос, обратился к Михаилу Степановичу.
— Итак, решено: в апреле мы едем. Я вас попрошу, дорогой мой, взять с собой человека, так как Антона я не беру…
Антон, о котором шла речь, вдруг остановился с подносом в руках среди зала; ложки зазвенели на блюдечках еще явственнее.
— Хорошо… — сдерживая улыбку, ответил молодой человек. — Мой Василий — молодец, он и один управится.
— То есть это как же-с? — взволнованно заговорил Антон, подходя и сунув поднос на стол; негодующие глаза его уставились на господ. — Я-то, стало быть, вам больше не нужен стал?
— Нет, отчего же… — отворачиваясь и стараясь принять равнодушный тон, возразил Иван Яковлевич, — ты нужен… дома останешься…
— Дома-с?! — негодование прорывалось в голосе старика все более и более. — Что ж я, мебель или кошка, что ли, чтобы дома-то оставаться?!
— Да ведь ты же сам не хотел ехать? — возразил ученый.
— Кто в Сибирь сам ехать захочет! А коль вы дошли до того, нешто пущу я вас одного? Оберут вас там всего; платок вот или пинсне свое — и тех без меня не знаете, где взять! А уж чтоб вам какой-то там Василий услужал — этого не будет-с! — решительно заключил он, тряхнув головой и бросив сердитый взгляд на Михаила Степановича, которого считал — и весьма справедливо — виновником всей кутерьмы. — Я поеду-с!
