Campo santo - [3]
На стенах висели камеи и прочие миниатюры, ряд колорированных гравюр на стали, изображающих сражения при Фридланде, Маренго и Аустерлице, а также, в тяжелой выложенной сусальным золотом раме, генеалогическое древо семейства Бонапарт, перед которым я напоследок задержался. На лазоревом фоне вырастал из бурой земли огромный дуб, на сучьях и ветвях которого висели вырезанные из бумаги облачка с именами и датами жизни всех членов императорского дома и позднейших наполеонидов. Все они были собраны здесь: неаполитанский король, римский король и вестфальский король, Марианна Элиза, Мария Аннунциата и Мария Полина, самая веселая и самая красивая из семерки братьев и сестер, бедный герцог Рейхсштадтский, орнитолог и ихтиолог Шарль Люсьен, Плон-Плон, сын Жерома и Матильды Летиции, его дочь, Наполеон III, тот, с закрученными усами, Бонапарты из Балтимора и многие другие.
Я и не заметил, как маршальша Ней – возможно, ее побудило к этому заметное волнение, охватившее меня при виде сего генеалогического произведения искусства, – подошла ко мне и сказала, благоговейным шепотом, что это création unique[13] изготовлено в Корте в конце минувшего века дочерью нотариуса и большого почитателя Наполеона. Украшенные бабочками листья и цветы по нижнему краю картины, сообщила маршальша, – это настоящие засушенные растения из maquis[14], волчник, мирты и розмарин, а темный извилистый ствол, рельефно выступающий из лазоревого фона, сплетен из собственных волос девицы, которая, то ли из любви к императору, то ли из любви к отцу, наверняка провела за работой бесконечное множество часов.
Я благоговейно кивал, слушая это объяснение, и еще несколько времени постоял там, прежде чем отвернулся, вышел из комнаты и спустился на второй этаж, где семейство Бонапарте проживало с тех пор, как поселилось в Аяччо. Карло Бонапарте, отец Наполеона, состоявший секретарем у Паскуале Паоли, после боев при Корте, когда патриоты потерпели поражение в неравной схватке с французскими войсками, на всякий случай перебрался в прибрежный город. Вместе с Летицией, которая была тогда беременна Наполеоном, он одолел пустынные горы и пропасти в глубине острова, и мне представляется, что эти двое людишек, верхом на мулах или же сиротливо сидящие во мраке ночи у костерка, выглядели, наверно, как Мария и Иосиф на одном из многих дошедших до нас изображений бегства в Египет. Во всяком случае, коль скоро теория пренатального опыта хоть что-нибудь значит, сие драматичное путешествие объясняет иные черты характера будущего императора и не в последнюю очередь известный факт, что он всегда действовал несколько поспешно, например уже при собственном рождении, когда он так торопился на свет, что Летиция не успела дойти до кровати и родила его на диване в так называемой желтой комнате.
Возможно, в память об этом знаменательном обстоятельстве, отмечающем начало его жизненной стези, Наполеон впоследствии подарил своей почтенной матушке вырезанные из слоновой кости рождественские ясли несколько сомнительного вкуса, которые поныне можно видеть в Casa Bonaparte. Конечно, в семидесятые и восьмидесятые годы, когда они уже привыкли к новому месту, ни Летиции, ни Карло и во сне не снилось, что дети, изо дня в день сидевшие с ними за одним обеденным столом, однажды поднимутся до ранга королей и королев и что самый из них озорной, ribulione[15], вечно затевавший ссоры в переулках квартала, однажды наденет корону огромной державы, раскинувшейся чуть не на всю Европу.
Но что нам известно заранее о ходе истории, которым движет не объяснимый никакой логикой закон и который в решающий миг зачастую меняет свое направление из-за сущих мелочей – едва ощутимого ветерка, падающего наземь листочка или взгляда, брошенного в толпе одним человеком другому? Даже задним числом мы не можем сказать, как на самом деле было раньше и как дошло до того или иного мирового события. Точнейшая наука о прошлом едва ли подходит к неподвластной воображению истине ближе, чем, к примеру, столь нелепое утверждение, как то, какое однажды изложил мне живущий в бельгийской столице и уже несколько десятков лет занимающийся изучением Наполеона дилетант по имени Альфонс Хёйгенс: по его мнению, все вызванные французским императором перевороты в европейских странах и державах объясняются не чем иным, как его дальтонизмом – Наполеон не отличал красный от зеленого. Чем больше крови лилось на поле брани, так сказал мне бельгийский исследователь Наполеона, тем свежее и гуще казалась ему трава.
В вечерние часы я прогулялся вниз по Cours Napoléon[16], а потом два часа просидел в ресторанчике неподалеку от Gare Maritime[17], с видом на белый круизный лайнер. За кофе я изучал объявления в местной газете, размышляя, не пойти ли в кино. Я люблю ходить в кино в чужих городах. Но «Судья Дредд» в «Ампире», «Багровый прилив» в «Бонапарте» и «Пока ты спал» в «Летиции» не показались мне подходящими для завершения этого дня. И около десяти я снова был в гостинице, куда заселился перед полуднем. Распахнув окна, я обвел взглядом городские крыши. На улицах еще шумело движение, но потом стало вдруг совсем тихо, на считаные секунды, пока, определенно лишь несколькими улицами дальше, не грянул взрыв – с коротким сухим треском взорвалась бомба, что на Корсике не редкость. Я лег в постель и вскоре уснул под звуки сирен и рожков.
