Цацики и Рецина - [4]
— АИК! АИК! АИК! — закричали остальные, рассматривая Цацики, который трепыхался как рыба в больших и волосатых руках фаната.
— Кричалку давай! — засмеялся парень и намотал на шею Цацики свой черно-желтый шарф.
О ужас! Цацики сглотнул. Он знал только одну футбольную кричалку: Каждый знает, что АИК — клуб уродов и заик.
Это была любимая кричалка Пера Хаммара, и вряд ли бы парни сильно обрадовались, услышав ее.
На станции «Хурнстуль» Цацики вынесли из вагона, и не успел он опомниться, как оказался на плечах фаната. На голове у того была татуировка «АИК».
— Ну давай, — сказал он. — Какая команда лучше всех?
— АИК, — пропищал Цацики сверху.
— Громче! — заорали парни. — Какая команда лучше всех?
— АИК, — пискнул Цацики чуть-чуть громче.
— Еще громче!
— АИК! АИК! АИК! — во всю мочь прокричал Цацики. Так громко, что люди на платформе вздрогнули и уставились на него. — АИК! АИК! АИК!
Видно, получилось достаточно громко, потому что парень снял его с плеч и спросил, не хочет ли Цацики выпить с ними пивка перед матчем.
— Нет, спасибо, — отказался Цацики. — Я не пью пиво.
— А лимонад? — предложил тогда парень.
— Нет, к сожалению, мне пора домой.
— Жаль, ты был отличным маскотом.
И болельщики исчезли. Цацики казалось, что у него вместо ног — спагетти. Только что «Черная армия» фанатов АИКа чуть было не похитила его и не превратила в своего пожизненного маскота. Главное — не рассказывать об этом Мамаше, иначе она больше не разрешит ему ездить в метро одному, хотя он был вполне внимателен и его все-таки не похитили.
Когда Цацики был маленький, он рассказывал Мамаше все. Теперь же он особо не откровенничал. Иногда ему казалось, что взрослые и дети живут в разных мирах. Думают о разных вещах, говорят на разных языках. Случается, совсем редко, что эти миры соприкасаются. Когда взрослые забывают быть взрослыми.
Шел снег, когда Цацики вышел из метро «Хурнстуль». Он встал на автобусной остановке. Четвертый должен был прийти через пять минут.
Мимо проковылял бездомный. Видно было, что ему холодно.
— Парнишка, мелочи не найдется?
— Найдется, — ответил Цацики. Мамаша дала ему десять крон, чтобы он после тренировки купил себе попить. Он совсем забыл об этом. Теперь уж пусть эти деньги достанутся бездомному. Может, бедняге еще удастся попасть в ночлежку.
— Спасибо. — И бездомный поплелся дальше, к мусорному контейнеру, и немного в нем покопался.
Цацики стало холодно от одной мысли, что ему сейчас пришлось бы искать себе парадное, возле которого он мог бы переночевать. Как папе Мортена, после того как тот остался без квартиры. Бросай пить — либо окажешься на улице, говорила Мамаша. Но не все могли бросить пить — папа Мортена, например, не мог. Цацики считал, что это странно; лично он предпочел бы бросить пить, чем спать на улице.
Наконец из-за угла показался автобус. Цацики пошарил в кармане в поисках проездного. Его не было! В наружном кармане сумки тоже, как и в карманах брюк.
Водитель нетерпеливо тарахтел мотором, пока Цацики еще раз обыскивал карманы.
— Простите, я, кажется, потерял проездной, — сказал Цацики. — Можно мне доехать до дома?
— У тебя что, и денег нет? — раздраженно спросил водитель.
— Нет, к сожалению.
— Тогда вылезай.
— Ну пожалуйста, — начал Цацики и почувствовал, как слезы жгут глаза. — Мне только до Фридхемсплана.
— Тем более, пешком дойдешь, — отрезал шофер. — Я не занимаюсь благотворительностью. Вылезай!
Один на улице в снежную бурю
— Дурак! — заплакал Цацики, глядя на удаляющийся автобус.
Как можно быть таким вредным? Он зашагал к мосту Вестербрун. Дул встречный ветер, и было холодно. Мамаша наверняка с ума сходила от беспокойства, а Цацики с ума сходил от голода. Желудок злобно рычал, требуя еды. Много еды.
— Мелочи не найдется? — К Цацики снова подошел тот же самый нищий.
— Я вам уже давал, — прошипел Цацики, пожалев, что расстался с десяткой. В следующий раз он будет умнее и не отдаст свои последние деньги.
Он и сам чувствовал себя несчастным бездомным. Все, что ему оставалось, — это просто идти вперед.
На мосту Вестербрун ветер рвал на нем одежду, снег залеплял глаза, и Цацики едва разбирал дорогу. Он словно оказался на вершине голой скалы в разгар бури. Поежившись, он поплотнее замотал вокруг шеи полосатый фанатский шарф. Ноги, и так уставшие после тренировки, становились все тяжелее и тяжелее. Цацики грустно проводил взглядом еще один автобус. Там, внутри, ехали люди с билетами. Надо было послушать Мамашу и надеть зимние ботинки: в мокрых насквозь кроссовках ноги ужасно мерзли.
Добравшись наконец до середины моста, он остановился передохнуть. Именно здесь, ровно на этом месте родилась Рецина. Между прочим, это Рецина во всем виновата. Если бы она не заболела, Мамаша, как и полагается любой порядочной маме, поехала бы с ним на тренировку, и Цацики не стоял бы сейчас здесь, усталый, несчастный и продрогший до костей. Если бы Рецина не родилась, Мамаша проводила бы с ним сколько угодно времени. Во всем виновата Рецина! Цацики прямо-таки возненавидел ее. Да пусть вообще умрет — без нее жилось гораздо лучше.
