C-dur - [25]

Шрифт
Интервал

– М-да…

– Она перечислила деньги в клинику. Пусть возвращает как хочет. Она предложила работать бесплатно – я отказалась.

– Пусть меня подождет, я сам с ней поговорю.

– Что хочешь услышать?

– Хочу посмотреть ей в глаза, понять, что делать дальше.

– По-моему, я доходчиво ей объяснила. Если не возвращает, то больше никуда не устроится – если только техничкой.

– В общем, пусть меня ждет.

На этом и порешили.

Вечером он встретился с няней.

Когда он пришел, из детской выбежал Леша. В трусиках и полосатых носках, с раскрашенным животом, он с радостным криком «Папа пиехал!» прыгнул к нему на руки:

– Пивет!

– Здравствуй, здравствуй! Как жизнь молодая?

– Здолово, пап!

Аня выглянула из зала:

– Привет.

Вяло это сказала, без радости.

– Привет.

Отдав сына маме и не откладывая дело в долгий ящик, он сразу прошел на кухню, к Евгении Степановне.

Она сидела спиной к двери, облокотившись о стол и сцепив в замок пальцы у рта. Ее морщинистые, усыпанные старческими пятнами руки несли отпечаток долгой трудовой жизни. Седые волосы были собраны сзади в плотную шишку.

– Здравствуйте, – сухо сказал он.

Он увидел заплаканные глаза и пожалел о том, что так поздоровался.

– Здравствуйте, Александр Александрович, – сказала она тихо.

Она хотела встать, но он сделал ей знак – «сидите», и сел сам.

– Как так, Александр Александрович? Что на меня нашло?

– Будете чаю?

– Нет, спасибо.

Она промокнула глаза кончиками пальцев.

– Дожила на старости лет вот до чего. Ох, грех-то, грех!

Она опустила голову.

– Сын колется, лет уже пять… Три раза вытаскивали его с того света. Как это матери? Вот и… Господь милостивый… – Она встрепенулась. – Александр Александрович, я отдам. Простите, Господа ради, старую.

– Он в клинике?

– Что? – Она не сразу поняла, о чем он спрашивает. – Да, да, больница хорошая. Я откладывала, у родственников брала в долг, и все равно не хватило. Дорого. Клинику хвалят, там есть психологи, они на природе живут, в лесу, рыбу ловят, грибы собирают. Мишка-то мой сам тоже измучился, не могу, говорит, больше, руки на себя наложу. Желтый стал и тонкий как спичка.

– Попросили бы – мы бы дали.

– Бес попутал. Думала, не заметите. Они там долго лежали. Я шкатулку-то уронила, все рассыпалось, и увидела…

– Что будем делать, Евгения Степановна?

– Простите меня, Александр Александрович. Христом Богом прошу. Я отдам, как только работу найду.

Он сложил руки на стол, взял перечницу и стал крутить ее между пальцами. Секунд десять длилось молчание. Потом он поднял взгляд.

– В общем, так. Вы остаетесь работать у нас и возвращаете долг в течение полугода. Вас это устраивает?

Няня смотрела на него заплаканными глазами.

Через мгновение до нее дошел смысл сказанного. Ее взгляд изменился: словно дрогнули два маленьких чутких зеркальца и отражение в них качнулось.

– Идите домой, – сказал он, вставая. – Отдохните. Теперь денег хватит?

– Да, да, спасибо, Александр Александрович. Может, в этот раз вытащим Мишеньку, Бог смилостивится. Спасибо вам, Александр Александрович! Что ж я, дура-то, сделала?

Она тихо заплакала.

Он дал ей воды.

– Выпейте.

Взяв стакан обеими руками, она сделала два-три глотка и снова коснулась глаз кончиками пальцев.

Потом она вышла из кухни, а он вспомнил Славу Брагина.

Глава 11

Слава жил в одной комнате с Родей «Куртом» Клевцовым.

Он тоже играл на гитаре. Родя был его идолом. Он подражал Роде во всем. Он много пил, много говорил о свободе и был в этом искренней Саши Беспалова. Славный был парень. Добрый. Он вечно ершился, чтобы выглядеть круче, и часто лез на рожон по идейным соображениям. На трезвую голову он был робок с девушками, но стоило ему выпить, как те прятались от него, зная по прежнему опыту, что он будет лапать их, лезть целоваться и звать на свидание.

Прошло девять лет.

Когда месяц назад они встретились в магазине, Саша с трудом узнал Славу.

Кто-то задел его у витрины. Обернувшись, он увидел худого мужчину в выцветшей куртке защитного цвета и вытянутых на коленях джинсах. Пробормотав извинение, тот отошел, и вдруг —

их взгляды встретились.

Это был Слава. Изменившийся Слава Брагин.

Светлые волосы стали короткими и поредели, неэстетично светились проплешины, желтая кожа обтягивала кости черепа как пергамент, но главное – зрачки его тусклых глаз словно плавали в дымке, вдали от реальности. Слава ссохся, сильно сутулился и, казалось, стал ниже ростом.

Он тоже узнал Сашу.

Желтая кожа у губ собралась в складки, взгляд временно прояснился.

– Саш, ты? – хрипло сказал он. – Ну, е-мое!

– Привет.

Саша протянул Славе руку.

Замешкавшись на секунду, тот протянул свою.

Саша увидел, что от указательного и среднего пальцев у Славы остались культи, до первой фаланги, а под обкусанными ногтями других пальцев – грязь.

Заметив взгляд Саши, Брагин смутился. Он натужно прочистил горло.

– Как жизнь? – спросил он.

– Нормально.

– Женился?

– Было дело.

– На Вике?

– Нет.

– Что так?

– Кончилась любовь-морковь. Так, знаешь, бывает. Сам-то как? Может, где-нибудь сядем?

Он понял, что зря сказал это, но было уже поздно.

– Да. Это… Мне хлеба надо купить.

Брагин поежился и дернул плечами – словно замерз.

– Тогда на выходе встретимся.

На том и расстались.


Еще от автора Алексей Геннадьевич Ефимов
Бездна

«Что после Bentley? Смерть от скуки? Или желание править миром?»В каменных джунглях нет места жалости и состраданию. Здесь потеряны ориентиры и идеалы. Здесь нет Бога. Здесь деньги и власть значат много, а искренность – мало. Здесь животные носят маски, а балом правят инстинкты. Как стать счастливым? В чем смысл жизни? Как не погибнуть в гонке со временем? Эти вопросы актуальны как никогда. Учительница и учитель, бизнес-леди и бизнесмен, – они живут здесь. У каждого из них своя тропка. Они влюбляются и расстаются.


Рекомендуем почитать
Неконтролируемая мысль

«Неконтролируемая мысль» — это сборник стихотворений и поэм о бытие, жизни и окружающем мире, содержащий в себе 51 поэтическое произведение. В каждом стихотворении заложена частица автора, которая очень точно передает состояние его души в момент написания конкретного стихотворения. Стихотворение — зеркало души, поэтому каждая его строка даёт читателю возможность понять душевное состояние поэта.


Заклание-Шарко

Россия, Сибирь. 2008 год. Сюда, в небольшой город под видом актеров приезжают два неприметных американца. На самом деле они планируют совершить здесь массовое сатанинское убийство, которое навсегда изменит историю планеты так, как хотят того Силы Зла. В этом им помогают местные преступники и продажные сотрудники милиции. Но не всем по нраву этот мистический и темный план. Ему противостоят члены некоего Тайного Братства. И, конечно же, наш главный герой, находящийся не в самой лучшей форме.


День народного единства

О чем этот роман? Казалось бы, это двенадцать не связанных друг с другом рассказов. Или что-то их все же объединяет? Что нас всех объединяет? Нас, русских. Водка? Кровь? Любовь! Вот, что нас всех объединяет. Несмотря на все ужасы, которые происходили в прошлом и, несомненно, произойдут в будущем. И сквозь века и сквозь столетия, одна женщина, певица поет нам эту песню. Я чувствую любовь! Поет она. И значит, любовь есть. Ты чувствуешь любовь, читатель?


Новомир

События, описанные в повестях «Новомир» и «Звезда моя, вечерница», происходят в сёлах Южного Урала (Оренбуржья) в конце перестройки и начале пресловутых «реформ». Главный персонаж повести «Новомир» — пенсионер, всю жизнь проработавший механизатором, доживающий свой век в полузаброшенной нынешней деревне, но сумевший, несмотря ни на что, сохранить в себе то человеческое, что напрочь утрачено так называемыми новыми русскими. Героиня повести «Звезда моя, вечерница» встречает наконец того единственного, кого не теряла надежды найти, — свою любовь, опору, соратника по жизни, и это во времена очередной русской смуты, обрушения всего, чем жили и на что так надеялись… Новая книга известного российского прозаика, лауреата премий имени И.А. Бунина, Александра Невского, Д.Н. Мамина-Сибиряка и многих других.


Запрещенная Таня

Две женщины — наша современница студентка и советская поэтесса, их судьбы пересекаются, скрещиваться и в них, как в зеркале отражается эпоха…


Дневник бывшего завлита

Жизнь в театре и после него — в заметках, притчах и стихах. С юмором и без оного, с лирикой и почти физикой, но без всякого сожаления!