– Ты… ты не можешь…
Он снова прищурился.
– Я не бросаю слов на ветер! Хочешь убедиться?!
– Я… я буду принимать любых посетителей, каких захочу!
– Ты кое-что забыла.
Огоньки гнева плясали в его глазах. Она было попыталась отшатнуться, но руки, сжимавшие плечи, как тиски, удерживали ее.
– Твой возлюбленный жених уже основательно окоченел в своей могиле. Теперь ты хочешь, чтобы и другого постигла такая же участь?
Она задохнулась от испуга, отпрянула от него и руками попыталась оттолкнуть его лицо. Внезапно стало тихо-тихо. Эрни с ужасом заметила, что на его щеках остались следы от ее ногтей. Но вместо того, чтобы освободить, он с еще большей силой притянул ее к себе. С возгласом, больше всего похожим на стон, он прижался к ее рту. Его губы были жесткими и требовательными. Руки, как стальные обручи, обхватили ее трепещущее тело, сейчас более похожее на тростинку, ломаемую ураганным ветром.
С той же внезапностью она была освобождена. Резко откинувшись назад, она чуть не скатилась с кресла. Грэм отвернулся. Его лицо было искажено какой-то судорогой, а Эрни инстинктивно прижала ладони к трясущимся губам. Она обвела помутившимся взглядом палату и почувствовала, что все вокруг начинает кружиться. Со стоном она закрыла глаза. Голос Грэма доносился словно издалека. Она попыталась сосредоточиться, понять, о чем он говорит…
Еще через мгновение она вздрогнула от прикосновения жесткой ладони, легшей ей на затылок. Голова у нее качнулась и опустилась на грудь. В ушах отчетливо зазвучал голос Грэма:
– Дыши ровнее и глубже!
Она поступила так, как он велел. Постепенно в голове стало проясняться. Она попыталась разогнуться, с усилием села прямо. Затем приоткрыла глаза. Грэм склонился над ней, побледневший, растерянный. Он что-то пробурчал, но слов она не разобрала, только почувствовала, как он поднимает ее и осторожно опускает на кровать, подсовывая под голову подушку.
Она пошевелилась, устраиваясь поудобней, и тут же подумала, что сейчас в палате появится старшая сестра, будет хлопотать, щупать пульс, измерять давление. Так и случилось. С нее сняли халат, и она оказалась под прохладной простыней.
– Ну вот, пришла в себя, девочка. Вот и славно, – ласково улыбнулась старшая сестра и выпростала ее руки из-под одеяла. Но в голове у Эрни творилось нечто невообразимое, во рту было сухо. Старшая сестра приподняла ее голову.
– Проглоти-ка вот это, будь умницей.
Холодная жидкость смочила пересохший рот и горло. Эрни позволила положить себя на спину, закрыла глаза, чувствуя, как приходит облегчение.
Сквозь дрему она улавливала тихий разговор, в котором иногда слышала звуки мужского голоса. Она рискнула чуть приподняться и оглядеть объятую сумраком палату. Сумела разглядеть силуэт Грэма, вырисовывавшийся в дверном проеме. Он тихо переговаривался со старшей сестрой и дежурной сиделкой. Как бы почувствовав устремленный на него взгляд, он повернулся, увидел ее открытые глаза и приблизился. Она почувствовала, как его ладонь легонько поглаживает ее волосы, освобождая лицо от упавших на него прядей.
– Как ты сейчас себя чувствуешь?
– Клонит в сон.
– Очень хорошо. Сестра дала тебе снотворное. Когда проснешься, почувствуешь себя намного лучше.
Голос Грэма был тихим. Она почувствовала, как дрожит его рука, прикоснувшаяся к щеке. Она сумела лишь легонько кивнуть головой и погрузилась в забытье.
Увы, на следующее утро никакого улучшения не наступило. Стало очевидным, что она заболевает. Вставать с постели ей не разрешили. Никаких посетителей. В последующие два дня она пребывала в одиночестве. В душе у нее царил хаос.
Вполне вероятно, что субботнее посещение Саймона и Эмми вызвало у нее приступ депрессии. По этому поводу старшая сестра сделала несколько колких замечаний, но Эрни хранила молчание и только поджимала губы. Плечи, за которые ее держал Грэм, продолжали ныть, но на такую боль она не обращала внимания. Ее больше беспокоило воспоминание о том, как Грэм схватил ее и прижал к себе.
Она была абсолютно ошеломлена его поцелуем. Хоть она подсознательно и ожидала его, но совершенно не была к нему готова. Этот поцелуй до боли напоминал что-то знакомое: ощущение его рук, обнявших ее, теплоту его тела, передавшуюся ей.
В мозгу всплывал пейзаж с деревьями, на которых сохранились желтые листья, с высокими домами. Она была с Грэмом. День стоял безоблачный и холодный. Мимо них сновали люди. Она слышала щелчки фотокамер. Ей улыбались глаза Грэма. Они источали любовь и нежность, заставляли сильнее биться сердце.
Что могло означать это мимолетное видение? Не является ли оно признаком возвращения памяти, или это просто плод воображения, некая галлюцинация? Ей очень хотелось верить, что все это – свидетельство того, что ее память начинает работать, возвращаясь к тому времени, когда она и Грэм были женаты. Но как она могла представить себе этот взгляд? Взгляд, выражавший любовь…
Она села на кровати, заметив, что лицо горит от возбуждения. Явно в голове что-то проясняется, возвращается то, что она утратила с той поры, как развелась с Грэмом. Что же должно было произойти, чтобы убить такую любовь? Но насиловать память сейчас было просто бессмысленно.
