Бывшие люди. Последние дни русской аристократии - [27]

Вечером 14 ноября большая семья Шереметевых собралась в Наугольном доме отпраздновать семьдесят первый день рождения графа Сергея. Павел приехал с новостью об отмене чинов и сословий, они обсуждали выборы в Учредительное собрание, назначенные в Москве на 19–21 ноября. Настроение в городе было паническое, ходили самые противоречивые слухи: одни говорили, что объявлен мир с Германией, другие – что в Москве готовится Варфоломеевская ночь, когда всех «буржуев» сгонят в одно место и перебьют. На выборах с большим отрывом победили эсеры, набрав более 40 % голосов, большевики получили 24 %. Либералы и несоциалистические партии, главным образом кадеты, набрали всего 7,5 %.

Как только стали известны неудачные для большевиков результаты выборов, Совнарком отложил созыв Учредительного собрания. Кадетская партия была объявлена вне закона, редакции ее газет разгромлены, лидеры партии объявлены «врагами народа» и арестованы; двое из них, А. И. Шингарев и Ф. Ф. Кокошкин, были убиты приставленной к ним большевистской охраной. Репрессии против кадетов оправдывались как часть генерального плана истории. «Нет ничего безнравственного в том, что пролетариат уничтожает класс, переживающий крушение», – утверждал Троцкий. Для Ленина Учредительное собрание было реликтом прошлого. «Республика Советов является более высокой формой демократизма, чем обычная буржуазная республика с Учредительным собранием», – писал он в «Правде» в декабре. Собрание все же было открыто 5 января 1918 года в Таврическом дворце – и тут же распущено. «Правда» писала, что это было сборище «прислужников банкиров, капиталистов и помещиков… холопов Американского доллара… врагов народа».

Большевики во всем видели угрозу своей власти. Дзержинский, сын обедневшего польского аристократа, призвал Совнарком создать специальную организацию для борьбы с контрреволюцией. «Не думайте, что я ищу форм революционной юстиции, – говорил он. – Юстиция сейчас нам не нужна… Я предлагаю, я требую организации революционной расправы над деятелями контрреволюции». 7 декабря Совнарком назначил Дзержинского председателем Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем (ВЧК).

Даже когда рушился весь привычный мир, лишь немногие дворяне пытались уехать из страны: они не могли вообразить, что большевики продержатся у власти более нескольких недель. Уезжавшие продавали все, что имели, ради ставших дефицитными железнодорожных билетов, чтобы отправиться на юг, в Сибирь или на другие окраины империи, в надежде переждать, пока все успокоится, и вернуться.

Многие Голицыны той осенью покинули Москву. В ноябре Софья и дочь «мэра» Соня Львова с детьми уехали на Северный Кавказ, вскоре за ними последовала ее сестра Татьяна Лопухина с семьей. Затем уехало семейство Александра Голицына.

Поговорив с людьми, вернувшимися из Сибири, Александр решил, что его семье следует ехать в Тюмень; он был убежден, что большевизм не найдет поддержки у сильных и независимых сибиряков. Александр, его жена Любовь и пятеро детей выехали из Москвы 3 декабря в спальном вагоне Северной железной дороги. Поезд не значился в расписании и должен был отойти в 8 вечера, но они погрузились на три часа раньше из опасения быть опознанными. С ними были мать Анны Голицыной, брат Анны Николай Лопухин и его жена Софья (урожденная Осоргина) с тремя дочерьми, Георгий Львов, бывший председатель правительства, и его компаньонка Евгения Писарева. С собой они взяли все, что могли унести; ванну и кувшины, два самовара, коробку книг и альбомы с фотографиями, швейную машинку, молочный бидон, медную ступку, какую-то одежду и детскую кроватку. «Мэр» и Софья пришли проводить их на станцию. Марина Голицына заметила, что, когда поезд тронулся, слезы текли по лицу бабушки Софьи. Никто не мог себе представить, какие муки ждут их в пути и что они никогда больше не соберутся в таком составе.

Патриархи голицынского и шереметевского кланов – «мэр» и граф Сергей – редко бывали в чем-либо согласны, кроме одного: они не были намерены оставлять Москву. Домочадцы и знакомые бежали из города. Сестра графини Екатерины Шереметевой, «баба Ара», подумывала уехать на Северный Кавказ, Гудовичи собирались туда же. Дмитрий Шереметев уговаривал родителей ехать на юг и присоединиться к его семье. Однако граф Сергей планов не строил. Ему претила мысль оставить дом ради удобства или безопасности. Он был недоволен тем, что уехали Дмитрий и Ира. Когда до него дошли слухи о якобы совершенном царем побеге от своих тюремщиков в Тобольске, граф Сергей был огорчен, сочтя это знаком постыдного малодушия. Сын Елены Шереметевой писал, что граф Сергей запрещал членам семьи не только уезжать из России, но даже обсуждать такую возможность.

Ходили слухи, что все складывается удачно для антибольшевистских сил, собиравшихся на юге. Генерал А. М. Каледин был избран атаманом донских казаков, и некоторые в Москве надеялись, что он со своими казаками свергнет большевиков. Павел верил слуху, что среди большевиков якобы существует мощная монархическая фракция, которая возьмет верх и восстановит монархию. Скорость, с которой возникали и распространялись слухи, вызывала смятение: то дни большевиков сочтены, то те готовят решительный удар по своим врагам. Не успели Шереметевы порадоваться успехам Каледина, как пошли разговоры, будто по всей России обезглавлены четыреста человек, в том числе один на Дворцовой площади в Петрограде, и это начало поголовного уничтожения «буржуев». Прошел слух, будто выписан ордер на арест графа Сергея, и близкие ожидали, что он будет в числе первых жертв. В тот же день знакомый уговаривал их не беспокоиться, поскольку германская армия будет в Петрограде уже к 12 декабря.