Бывальщина пограничника Гривы - [5]

Слушая нотации Ефима Нестеровича, Гордей совсем не верил, что он был бы убит только потому, что ошибочно надел шинель, гимнастерку или штаны Оранина. Даже в шинели сибиряка или полностью в его обмундировании, но всегда со з своей винтовкой и противогазом, Гордей Грива не спасовал бы перед вооруженной бандой. Ведь он не зря носит за плечами свою неразлучную подругу — карабашку. И на стрельбах не хуже Оранина попадает в «яблочко». И не откатывается от толчка приклада, як пугал его когда–то дежурный командир.

Но что делать Гордею Гриве в поле во время учебной тревоги?

Будущие младшие командиры с учебного подразделения зайцами бегают меж кустами, по крутоярам, окапываются, устраивают засады и «секреты». А он и воображаемый «нарушитель» отбивается от собаки. Толстая брезентовая одежда злит овчарку, потому что она не может подобраться к телу «шпиона».

Гордей так увлекается наблюдениями, что совсем забывает про кухню. Если бы не Ефим Нестерович, так будущие младшие командиры не ели бы вовремя ни каши на завтрак, ни борща на обед, ни чаю не пили бы на ужин: варево выкипело бы или сгорело…

— Не будет из тебя, Грива, сообразительного повара, ой, не будет. Зря обучаю, — причитал Хмара и говорил: — Фигово, фигово…

А почему «фигово», Грива не понимал.

И все ж повар Хмара был для Гордея Гривы хотя и ворчливым, но добрым командиром и воспитателем.

А когда уж заканчиваются дневные поиски «шпионов», когда курсанты пообедают и лягут отдыхать, тогда Ефим Нестерович открывает молодому воображению своего воспитанника грандиозное бородинское или полтавское побоище. Повар был начитанным человеком. Знал о старинных полководцах — Суворове, Кутузове, Петре Первом. И про Буденного мог немало рассказать, а особенно про Николая Щорса. Все слушал бы и слушал его Грива…

Пора приниматься за ужин.

Сумерки кладут на зеленые листы полей свои серые печати… Курсанты уже строятся к выходу в «секреты». На учебном поле, как на настоящей границе, залегает неподвижная тишина. Сизая вечерняя тишина. Разве что кузнечик в траве застрекочет, заведет соло пугач и сонная ворона, упав с ветки, захлопает испугано крыльями.

А в небе звезды, как дети, играют в прятки: то одна выглянет, то несколько исчезнут, то одна какая–то замигает ясно–ясно, то другая рассыплется серебряными камешками и погаснет.

В такое время Гордей Грива с поваром при свете замаскированного фонаря чистят картошку. На завтрак курсанты будут есть гречневый суп с картошкой. Железной трубой, как старая цыганка трубкой, дымит кухня. Дровца потрескивают, грея воду. Поблизости на серебряной дудочке играет ручей. И тут Ефим Нестерович начинает учить Гордея пограничной мудрости. Вот засмотрится на небо и спрашивает:

— Ну–ка, Грива, кажи, куда воз дышлом повернулся?

Смотрит Гордей на небо и не видит никакого воза, а уж о дышле нечего и говорить. Хмара показывает блестящим ножом на звезды Малой Медведицы, словно касается острием каждой, и, постукивая по серебряным мигающим колесам «воза», объясняет:

— Вон–он четыре звездочки, расположенные четырехугольником, как колеса в телеге. Видишь?

— Ага, вижу. Правда, как колеса в телеге!

— Это и есть воз.

— А где же дышло, товарищ командир?

— Спереди. Вон три звезды в ряд стоят, повернуты вниз.

— Вижу, вижу! А почему оно наклонено вниз?

— Значит приближается полночь.

Повар вынимает из кармана именную «луковицу», как он величает свои часы, подносит к фонарю, кончиком ножа, как только что в звезды, тычет в циферблат и гордо произносит:

— Что я говорил? Двадцать четыре часа!

— А что там за кучка звезд с яркой звездой посредине!? — вперив заинтересованные глаза в небо, допытывается Грива. — Ой, какая мигающая!

— Это наседка на яйцах сидит! — отвечает Ефим Нестерович. — В два часа ночи ее уже не увидишь.

— Наседка?!

— По–научному, — подняв нож вверх, говорит Хмаpa, — это в самом деле не «наседка», как говорят в народе, а созвездие Лиры с яркой звездой Вега.

О Млечном Пути повар говорит коротко, но с гордостью за свою профессию:

— Это звезды кашу варят.

— Да как же? — удивляется Грива.

— Так же, как и мы. Промывают крупу, засыпают в казан, от солнца дрова зажигают. Так и варят. Смотри, какое великанское войско надо накормить!

И обводит ножом звездную шапку неба.

Грива чувствует, что повар явно отклоняется от изложения пограничной премудрости. Фантазирует. И смотрит не в небо, а в глаза своему воспитателю. В тех глазах Гордей видит синее–синее небо и серебряные звезды, что варят кашу для великого воинства.

— A звезды, наверное, варят и борщ? — вдруг спрашивает.

Хмара ворчит:

— Конечно. В одном казане — кашу и борщ.

И оба смеются, довольные собственной выдумкой.

Яркая утренняя зарница уже собирает звездочки поменьше в свою корзинку. Дышло небесного «воза» повернуло на восход.

Приближается рассвет.

К их уютному уголку спешит связной. Тихим голосом говорит:

— Повара товарища Хмару — к командиру!

Наскоро дав указания Гордею, повар уходит.

Но Грива и сам знает, что надо делать. Сначала засыпать промытую крупу в казан, потом покрошить картошку, добавить соль по вкусу и варить завтрак. Грива сидит и понемногу дремлет.