Бытовое насилие в истории российской повседневности (XI-XXI вв.) - [57]

Другую группу составляют мемуаристы, профессионально никак не связанные с литературой, но в силу образования и желания быть свидетелем взявшиеся за перо. В свою очередь, их можно разделить на две категории. Первая — женщины, в той или иной степени стоявшие в оппозиции советской власти.[486] Педагог, член кружка «Воскре- ссиис»[487] Ольга Викторовна Яфа-Синаксвич (1876-1959), член партии социал-демократов Роза Зельмановна Всгухиовская (1904—1993) — автор воспоминаний «Этап во время войны».[488] Сюда же относятся и воспоминания членов нелегальных марксистских молодежных организаций и групп, возникших как в послевоенные годы, так и в конце 1950-х — начале 1960-х. Майя Улановская (р. 1932), арестованная в 1951 г. по делу Еврейской молодежной террористической организации (группа «Союз борьбы за дело революции»),[489] была осуждена на 25 лет исправительно- трудовых лагерей с последующей ссылкой на пять лет. Освобождена в апреле 1956 г. Елена Семеновна Глинка (р. 1926) была осуждена в 1948 г. на 25 лет исправительно-трудовых лагерей и пять лет поражения в правах за то, что при поступлении в Ленинградский кораблестроительный институт она скрыла, что во время Великой Отечественной войны находилась в оккупации. Мемуары Глинки стоят особняком, потому что они посвящены в основном насилию над женщинами.

Ко второй категории непрофессиональных авторов записок и мемуаров относятся члены семьи изменников Родины (ЧСИР), а также члены коммунистической партии и сотрудники советского административного аппарата. Ксения Дмитриевна Мсдвсдская (1910—?), автор мемуаров «Всюду жизнь»,[490] была арестована в 1937 г. как жена «изменника Родины». Студентка консерватории Ядвига-Ирэна Иосифовна Вержен- ская (1902—1993), автор записок «Эпизоды моей жизни»,[491] была арестована в 1938 г. в Москве как жена «изменника Родины». Ольга Львовна Адамова-Слиозберг (1902—1992) была беспартийной, работала в Москве, в 1936 г. была осуждена как «участница террористического заговора» против Л. Кагановича. Провела в заключении около 13 лет. Хорошо известны мемуары Адамовой-Слиозберг «Путь».[492]

К третьей (немногочисленной) группе мемуаристок принадлежат те, у кого на момент ареста не было определенной сложившейся системы ценностей и кто, осознавая несправедливость системы, быстро усваивал моральные законы «блатных». Валентина Григорьевна Иевлева- Павленко (р. 1928) была арестована в 1946 г. в Архангельске: во время Отечественной войны Иевлева-Павленко — старшеклассница, а затем студентка театральной студии — ходила на танцы в Международный клуб и встречалась с американскими моряками. Ей было предъявлено обвинение в шпионаже, но осуждена она была за антисоветскую пропаганду (sic!). Анна Петровна Зборовская (1911-?), арестованная в Ленинграде во время облавы в 1929 г., нигде не упоминает ни причины ареста, ни статьи, по которой была осуждена. Она отбывала заключение в Соловецком лагере.

Сами биологические различия между мужчиной и женщиной создают мучительные ситуации для женщин в условиях заключения. Менструации и аменоррея, беременность и роды — об этом пишут в основном женщины, не усвоившие советского ханжески-мещанского отношения к сексу и женскому телу. Роза Ветухновская в воспоминаниях «Этап во время войны» пишет о страшном пешем этапе из Кировограда в Днепропетровск (около 240 километров), а затем переезде в вагоне для перевозки руды, в котором заключенных везли на Урал в течение месяца: «Продолжались женские функции, а помыться было совершенно негде. Мы жаловались врачу, что у нас просто раны образовываются. От этого многие и умирали — от грязи умирают очень быстро».[493]

Аида Иссахаровна Басевич, до конца жизни остававшаяся анархисткой, вспоминает о допросе на конвейере, который продолжался в течение четырех суток: «Я уже еле ходила. У меня кроме того была менструация, я была просто залита кровью, мне ис давали переодеться и в уборную я могла попасть только один раз в сутки с конвоиром и это при нем вообще было невозможно сделать <...> Держали меня на этом конвейере, я очень рада, что испортила им, наконец, этот ковер, потому, что очень сильное было кровотечение».[494]

В примитивном патриархальном обществе роль женщины сводится к удовлетворению мужских сексуальных потребностей, рождению детей и уходу за домом. Лишение свободы аннулирует роль женщины-хранительницы очага, оставляя активными две другие функции. Тюремнолагерный язык определяет женщин в терминах материнства («мамки») и сексуальности («подстилка», «и...» и т. д). «Сестренка» — любовница, выдаваемая за сестру, или соучастница преступления, «дамка» — женщина.

Изнасилование тоже имеет свою терминологию: «взять на абордаж», «шпохнуть», «шваркнуть на растяжку». В женских мемуарах темы, связанные с физическим насилием, встречаются часто, но описывается или упоминается только то, что стало коллективным опытом.

Среди видов насилия наиболее табуированной является тема изнасилования, и в большинстве своем об этом писали свидетели, а не жертвы. До сих пор существующая традиция обвинения женщины в провокационном поведении, осуждение и непонимание жертв изнасилования заставляли женщин не писать и не говорить об этом. Самые страшные избиения, отправка в ледяной штрафной изолятор по сути своей не были такими унизительными, как изнасилование. Тема физического насилия связана и с повторным переживанием травмы, и с полным и абсолютным признанием положения жертвы. Неудивительно, что многие женщины старались стереть из памяти и свои переживания, и сами события.