Бытовая культура итальянского Возрождения: У истоков европейского образа жизни - [21]

».

В противоположность средневековому представлению, у Шекспира женщина предстает как личность, способная посрамить мужчину в области образования или интеллектуальной подготовки. У Шекспира мы постоянно встречаем сатирическое отношение к средневековому пониманию женщины. Шекспир высмеивает и доводит до абсурда библейский идеал брака как двух людей в единой плоти. В «Мере за меру» Помпея, которого рекрутируют в солдаты, спрашивают, может ли он отрубить человеку голову. Ответ Помпея весьма симптоматичен: «Если он холостяк, то смогу, если он женат, то он глава своей жены, а я никогда не смогу отрубить голову женщины» (II, 2, 118). Гамлет, прощаясь с Клавдием перед отъездом в Англию, говорит ему: «Прощайте, дорогая мать». «Твой любящий отец», — поправляет его Клавдий. На что Гамлет, пародируя библейский завет, замечает: «Отец и мать — муж и жена; муж и жена — единая плоть, — поэтому — моя мать» («Гамлет», IV, 3). А в комедии «Конец — делу венец» эту же идею Шут превращает в комический парадокс: «Жена — плоть и кровь моя. Кто ублажает мою жену, ублажает мою плоть и кровь; кто ублажает мою кровь и плоть, тот любит мою плоть и кровь; кто любит мою плоть и кровь, тот мне друг; следственно, кто обнимается с моей женой, — мой друг» (I, 2).

Шекспир ставит под сомнение традиционную идею средневековой философии о врожденной греховности женщины. В трагедии «Отелло» он как бы отвечает на идею Эразма о том, что причина греховности женщины — в плохом муже. Эмилия, жена Яго и служанка Дездемоны, говорит (IV, 3):

Мне кажется, в грехопаденье жен

Мужья повинны. Значит, не усердны

Или расходуются на других,

Иль неосновательно ревнуют,

Или стесняют волю, или бьют,

Или распоряжаются приданым.

Мы не овечки, можем отплатить.

Да будет ведомо мужьям, что жены

Такого же устройства, как они,

И точно также чувствуют и видят.

Что кисло или сладко для мужчины,

То и для женщины кисло иль сладко.

Когда он нас меняет на других,

Что движет им? Погоня за запретным?

По-видимому. Жажда перемен?

Да, это тоже. Или слабоволье?

Конечно, да. А разве нет у нас

Потребности в запретном или новом?

И разве волей мы сильнее их?

Вот пусть и не корят нас нашим злом.

В своих грехах мы с них пример берем.

В «Гамлете» Шекспир демонстрирует два типа воспитания — мужчины и женщины. Когда Полоний говорит о сыне, живущем в Париже, он готов оправдать его буйные проказы, поединки и даже пьянство и распутство «порывами горячего ума», свойственными молодому человеку. Но он абсолютно запрещает Офелии полагаться на свой опыт и окружает ее системой авторитарных запретов. Гамлет не предлагает Офелии ничего нового по сравнению с тем, что предлагает отец, когда говорит ей: «Иди в монастырь». В результате Офелия погружается в пучину мужской авторитарной этики, она тонет в ней еще до того, как тонет в реке. Шекспир прямо не осуждает эту систему женского образования, но убедительно показывает нам ее закономерный трагический конец.

Всюду в своих пьесах Шекспир выступает как противник старой, средневековой тирании мужчины над женщиной и как сторонник нового, гуманистического воззрения на роль женщины и в обществе, и в семейной жизни.

Вместе с тем он противник и пуританизма, который во времена Шекспира также провозглашал идею реформ в отношении семьи и воспитания женщины и проповедывал идеал чистоты брака. У Шекспира мы постоянно встречается с сатирическим отношением к идеалам пуританизма. Шекспир выглядит настоящим Фальстафом по отношению к тому идеализированному миру добродетелей, который провозглашали пуритане. Так, в комедии «Конец — делу венец» высмеивается пуританский идеал чистоты брака и девственность как ее непременный гарант. Устами Пароля он провозглашает, что сохранять девственность — значит идти против природы.

«Не в сохранении девственности мудрость природы. Наоборот, потеря девственности приумножает ее достояние: ведь ни одна новая девственница не может появиться на свет без того, чтобы ради этого не была утрачена девственность. То, из чего вы созданы — это материал для изготовления девиц. Единожды утратив девство, можешь приобрести дюжину девственниц: если же будешь сквалыжничать, то останешься на бобах. Что в ней толку, в девственности? К черту ее!» (I, 1).

Все пьесы Шекспира пронизаны духом демократизма, идеей равенства между людьми — между мужчиной и женщиной в такой же мере, как в них существует принципиальное равенство между принцем и могильщиком, шутом и придворным, кормилицей и королевой. Этот дух равенства пронизывает все то, что Шекспир пишет и говорит о женщинах.

У Шекспира мы находим четкое разделение мужского и женского начала, того что считается «женственностью» и «мужественностью». Мне представляется, что любой современный сторонник гендерных исследований может найти в его произведениях бездну интересных материалов, связанных с особенностью женского и мужского поведения.

Шекспир — противник обожествления женщины, этого устаревшего ритуала куртуазной любви. В его пьесах она предстает в реальной жизненной обстановке. В отличие от неоплатоников, он не провозглашает культ какой-то идеальной женщины, а говорит о ее возрасте, болезнях, изображает ее в обстановке реального, физического мира, в поисках любви, в борьбе за свою независимость.