Бытие техники и сингулярность - [16]

Так и присутствие техники практически в любом виде деятельности человека в итоге поднимает вопрос о ее онтологическом статусе. Если техника в своей основе независима от человека, то ее сведение к культуре, антропоцентричность ее восприятия должны быть рассмотрены как частные случаи.

Если техника выходит за пределы человека во всех смыслах, как могущая существовать до человека, так и после него, и как потенциально существующая у других разумных существ, то и человечество надо рассматривать как частный случай эволюции техники³.

Тогда проблемное поле в определении понятия «техника» можно сократить до единственного вопроса: что есть техника по отношению ко Вселенной, каков ее онтологический статус?

1.2. Есть ли польза футурологу от философии?

Прогнозирование путей развития техники, отдельных изобретений или даже целых отраслей промышленности — итоговая задача любого общего исследования проблем техники. Иначе зачем потрачены силы и время? Отказ от выводов, которые можно спроецировать в будущее, оборачивается агностицизмом в понимании уже существующей техники. А это заведомый обман читателя и недобросовестный подход к проблеме. Ведь если множество ремесленников, инженеров и исследователей знают, как добиться результата в своем труде, то философ, отрицающий возможность прогнозирования, становится своеобразным коллекционером знаний, не делающим никаких выводов. Тогда он должен именоваться историком науки или же историком техники.

За последние десятилетия в футурологии, как бы ни обвиняли и ни оправдывали эту науку, сложился достаточно устойчивый набор методов исследования будущего.

Их удобно классифицировать, используя подобие «шкалы детерминизма» — двигаясь от метафорических рассуждений к предельно строгим математическим моделям.

α. Литературно-фантастические прогнозы. Они формулируют представление общества о своем будущем; например, с помощью уже ставших известными романов. Но вот воздействие это порой весьма специфично. Так, например, И. Д. Тузовский, анализируя роман-антиутопию, пишет: «Автор далек от мысли о том, что антиутопический прогноз точнее футурологического. Однако сам характер антиутопической социальности делает редкие попадания едва ли не более значимыми, чем большая релевантность футурологов. Тем более с учетом той провокационной роли, которую играет антиутопия в изменчивой человеческой культуре» [221, с. 284].

У литературных прогнозов есть два коренных недостатка: а) роман или рассказ — это художественное произведение, а потому его эстетические качества важнее футурологических. В памяти общества и в академических курсах сохраняется хорошая литература, но не точные прогнозы. И. А. Асеева различает «желаемое будущее», образ которого создается в утопиях, и «возможное будущее», образ которого конструируется в научной фантастике. Оба этих образа фактически объединяются в рамках «феномена социального (светского) пророчества», которое становится катализатором социальных и гносеологических трансформаций, направленных на выход из кризиса [6]; проблема в редкости подобных сочетаний, и еще большая редкость — адекватное их осмысление. Исследовать историю знаменитых литературных утопий и антиутопий значительно проще, чем перелопачивать книги сотен малоизвестных авторов в поисках удачных прогнозов. Так поступил не только И. Д. Тузовский, но и Д. Уилсон [224]. Однако подобное сужение объекта исследования фактически сводит функции литературного прогноза к алармистским (предупреждающим) либо к целеуказующим (утопическим, формирующим модель идеального общества). Как результат, многие авторы отказываются видеть в утопии или антиутопии прогностику как таковую: «Образ будущего интересен нам не тем, что в какой-то степени предвосхищает или направляет будущее, а тем, что он характеризует настоящее, в котором функционирует» [76, с. 12], в образе утопии ищут современные социальные проблемы [289];

б) удачные «прозрения» литераторов — это результат вдохновения, которое само по себе случайно и субъективно. Кроме того, «предсказывается всегда не система, а ее метафора» [175, с. 21] — тексты фантастов это в первую очередь иносказания. Даже сами авторы не могут определить, где в их произведениях аллегории и метафоры, где удачные находки, а где глупости, — это становится ясно лишь post factum. Да, можно буквально просеять сотни книг на предмет удачных прогнозов. Эту трудоемкую операцию осуществил С. Лем в работе «Фантастика и футурология». Вывод его весьма печален: «Научная фантастика проявляет тенденцию к бегству с поля рассуждений… в сторону готовых, твердо фиксированных, четких структурных парадигм, заимствуемых из сказочной и сенсационной литературы» [124]. То есть проще написать ужастик-антиутопию, чем создать целостную картину мира столетнего будущего. Авторам куда удобнее подражать своим успешным коллегам, использовать разрекламированные образы, чем пытаться самим выдумать что-то оригинальное. Научная фантастика как направление литературы, специально созданное для выражения прогнозов, со своей задачей не справилась⁴.

Значительно продуктивнее научные методы — их применение доведено фактически до уровня технологии.