Быть Вселенной в голове у каждого - [7]

«Тебе надо это увидеть!» — раздается по нашей ментальной связи удивленный вопль Ратора, и в мой мозг врывается поток образов и картинок.

Вбираю в себя информацию, отвешиваю челюсть, беру рюкзак и иду к центру событий. Там я нужен больше.

Запись девятая.

В мыслях Саши не просто «я мелькал». Я там обосновался в каждом предложении. Причем энергия каждый раз шла такая, что я удивляюсь, как Ратор не пресытился. Похоже, кое–кого угораздило влюбиться в чудака на букву «м». Классическая ситуация, казалось бы, только в роли этого чудака я, а бедная Саша не осознает, как она попала.

Поэтому я покинул Олега с Леной, у которых много общих тем, при обсуждении которых я лишний (вы только не подумайте чего), и подошел к Саше:

— Я не буду лишним?

Сейчас французский, а Настя «немка» (как вы догадались, это немудрящее сокращение для изучающих немецкий), так что я пришел вовремя.

— Всегда пожалуйста, — отвечает Саша. — Только, боюсь, тебе первому надоест. — А я‑то думал, это у меня самокритика выше крыши.

Связываюсь со своим «ангелом–хранителем»:

«Ратор, я совершенно не знаю, как начать разговор! Не скажешь же вслух, при всех!»

«Да не бойся ты. Никто не обратит внимания!»

«Ты прав, но я, кажется, боюсь»

«Что поделаешь, попробую организовать вам телепатическую связь. Только общайтесь, пожалуйста, поэмоциональнее, я ж не знаю, сколько это съест».

От меня немедленно исходит волна благодарности, и Ратор, излучая ту же самую эмоцию, начинает налаживать связь.

— Меня не глючит? — спрашивает Саша, получив от Ратора информацию о «соединении». — Как мне определить, что это не мой внутренний голос?

— Спроси вслух. — Первое, что приходит на ум. Потом додумываюсь до еще более простого и гениального решения, и говорю сам: — Это не твой внутренний голос. Это я. — Перехожу обратно на беззвучное общение: — Как ты понимаешь, твои мысли я прочитал.

— Но как?..

— Точно так же, как мы с тобой беседуем. По секрету, виновник сидит у меня за шиворотом.

— Но–но! — протестует Ратор. Но Саша слишком воспитанная, чтобы его извлечь. Или слишком стеснительная. Или слишком умная. Поэтому она продолжает разговор:

— Я имела в виду, как мне смириться с тем, что ты теперь все знаешь. Извини, мысли вслух. То есть, не по тому каналу.

— Не надо смиряться! Разве способ, которым мы с тобой беседуем, ничего тебе не говорит? Ты мне тоже, может, — черт, даже думать не могу без внутреннего контроля, — интересна как личность. — Я гад! Сволочь! Слон в посудной лавке! Недостойный сосуд драгоценных эндорианцев! Ой-ё, это же опять не в тот канал.

— Хватит самобичеваться, это невкусно. — С трудом соображаю, что это Ратор. Но Саша все равно все слышала:

— Расслабься, я ничем не лучше. Столько всякого в голове накопила, что ужас просто. А теперь еще и пропалилась.

Дальше начинается то, что я называю соревнованием в самокритике, отягощенной лестью в адрес собеседника.

Отступление автора.

Ну вот и зачем мне эта сюжетная линия? Бесперспективняк же полный. Писать про отношения не получится — это у меня выходит очень неестественно. Затирать кусок текста тоже не могу — я же как бы в ответе за героев, они для меня уже живые. К тому же, придется менять их характеры и так далее. А еще это порядочно поубавит объема, что тоже важно, если хочется, чтобы творению что–то светило. Так что придется выкручиваться. Но кто меня за язык тянул?!

Конец отступления автора.

«Ну, — вылезает мое практичное подсознание, — и как мы дальше будем? Встречаться начнем? Не очень я себе представляю этот процесс».

Мысленно проклинаю себя двадцать раз, потом задаю себе вопрос: а почему у меня такое ощущение, как будто это я влюбился? Потом вспоминаю, что Саша все слышит. Начинаю извиняться. Обрываю себя на середине мысли. Слушаю ответ Саши:

«Я как–то об этом плохо думала. Просто в один прекрасный день мне снесло крышу, а дальше я задавалась насущным вопросом: сказать или не сказать? Хотя да, хотелось бы иногда куда–нибудь ходить. Хотя бы в лес».

«Идеально. Я тоже лес люблю. Красиво, тихо. Вот только ты же замерзнешь, зима на дворе».

«Чего не сделаешь во имя… Вот только я совершенно не умею время выбирать. Ой, это я сама с собой!».

«Я тоже не умею. Так что давай просто подумаем о своем расписании на ближайшее время и найдем совпадающие окна».

«Ты гениален! Так, восемь уроков, восемь уроков, дополнительная математика, с мамой в Москву… Ага, нашла!».

«Прекрасно. Давай начнем общаться нормальным способом, а то бедняга Ратор, наверно, устал. Кстати, поблагодарить его надо».

«А каким образом? Я даже не знаю, чем питается твой веселый народец».

«Просто подумай что–нибудь хорошее в его адрес. Ратор, покажись, а то вы друг другу еще не представлены».

Не знаю, серенький ли постарался, или это так совпало, но перемены как раз хватило на наши душевные (мысленные?) беседы. Когда вошла учительница французского, сытый Ратор уже пристроился на ее столе, а мы с Сашей обсуждали какую–то музыкальную группу.

Пол урока ушло на уморительные попытки Елены Андреевны говорить с Ратором по–французски (он знает его так же, как я, только не забывает слов), потом он сидел у меня на плече и сетовал, как же он не любит быть в центре внимания. Но я‑то чувствовал, сколько он съел положительных эмоций: «серый» выглядел довольным, как кот. Впрочем, подобное выражение было и на моем лице. Чувства, передаваемые по мысленной связи, оказались заразными. Не считать же, что я способен влюбляться.