Быт войны - [7]

Шрифт
Интервал

Иду дальше. Переезд в Шушарах. Отдыхаю. Из-за насыпи показывается голова Васи Горохова, нашего телефониста, но сани стаскивают его назад. Он появляется снова. Приходим с ним одними из первых, это позволяет согреться.

Круг замкнулся, мы снова у Мясокомбината.

Еще из рассказанного мне. На Понтонной — Саперной или на Красном Кирпичнике в одном из домов, где стояли военные, вдруг — вонь. В подполье умер от голода сын, которого мать прятала от мобилизации.

Мое письмо о походе в город 15 (или 14-го) февраля 1942 г. даже мне тяжело читать — писал слишком усталый, и злой от ужаса, что жену увидел по существу невменяемой.

Что еще помню об этом дне? Имел я задание попытаться получить товарища из госпиталя обратно в нашу часть.

На 10-й Советской соседка, бывшая моя няня Дуня, страшная, но живая! Дал ей ломоть хлеба.

На ул. Жуковского, куда ходил за товарищем, — ледяные потеки помоев на лестнице. Открытые квартиры, темный коридор, старик со свечей, мать товарища, сидящая около покойника. Это умер его старший брат. Дал и ей кусок хлеба.

От госпиталя, что был в здании гостиницы в начале улицы Восстания, шел по Невскому. Днем часа в два помочился на Аничковом мосту. На Невском — ни души.

Отнес пакет в порт, жене Лисиненкова, оттуда — к Нине на Нарвский проспект повез саночки дров. Надя Лисиненкова мне помогала. Убило меня то, что моя жена ела принесенную мною еду, прячась от собственной матери. Тусклый взгляд. Прямые пряди волос. Вши. Я ушел раньше назначенного.

Отсюда — злость в письме. Убит мой двоюродный брат Вилли Залгаллер. Он был певцом в джазе. Я был далек с ним, редко виделся. И огрызнулся в письме. А он погиб, возвращаясь из разведки, не увидев свою новорожденную дочь Олю. Теперь я ее иногда вижу. Огрызнулся я в письме и на брата Люсю, не стоя сам его.

Николай Тихонов. Маленького роста, пропорциональный, весь, как из железа. Монтажник-высотник. Дикий ругатель. В армию пришел из-под ареста: говорит, что сбросил сверху балку на директора завода, сделавшего ему замечание (о ругани).

Первое знакомство; на приказ идти ему и мне ответил: "С жидом не пойду". Потом был моим лучшим другом. "Виктор, этого засранца мы с собой не возьмем".

Вместе с ним мы стали сержантами. Вместе подали в партию в день, когда немцы взяли Тихвин. Рекомендацию нам давал Куклин.

Сходил и Тихонов в город. Говорит: "Жена скурвилась. Официанткой в Смольном была. Сытее других. Завела лейтенанта. Я, говорит, ей рожу набил, посуду, шкаф — побил, одежду порезал. Будет знать. А детей увел к тетке".

Саша Лисененков. Всегда молчал. Ходил в наглухо застегнутом кителе. В университете учил, кроме математики, агрономию и медицину: хотел стать сельским учителем. Жил с женой в порту. Были куры, это спасло их новорожденную дочку. Но при выезде через Ладогу жена замерзла насмерть. Ребенка сняли живого. Саша потом замкнулся еще больше. При снятии блокады комдив не отпускал его от себя, он был очень хороший радист.

После войны был математиком-геофизиком в Башкирии.

Женька Левин. Родился у моей двоюродной сестры Лиды в блокадном январе 1942 года. Прихожу в марте. В комнате 8 градусов. Лежит в вате. Синий. Для него выдают немножко молочка! А дома — жуют ему пшенку. Говорю: "Не мучься. Дай ему умереть". "Что ты. От него легче". Выжил Женька. Сейчас инженер. А тогда отнес я им капустные листья из-под снега с прифронтовых огородов.

От Невы (устье реки Тосно — Колпино — Пушкин) — полоса 55-й армии. От Пушкина (Пулково — Урицк — Залив) — полоса 42-й армии. Дивизию не раз перебрасывают из одной армии в другую.

За Пулковым, чуть влево, наш клин в позиции немцев — место деревни Коколево. После зимних боев вытаивают трупы. Слетается воронье. Зовут "Коколевская посадочная площадка". Трупы с нейтралки вытаскивают "кошками" якорями на веревках.

На участке за Пулково наши солдаты сумели спустить талые воды в окопы противника.

Хоронили убитых в заднем склоне горы.

В теперешнем парке Победы, за станцией метро, был небольшой кирпичный заводик. В его печах жгли в блокаду трупы.

Мы на отдыхе. Одна из моих линий идет с Мясокомбината на Пулково. Остальные местные.

Вася Горохов. Телефонист. Раньше — обмотчик с Электросилы. Старше нас. Спокойный. Сидим с ним на Пулковской горе, землянка слева у середины прямого подъема на гору. Виден его родной район, дом. За блокаду он похоронил нескольких членов семьи. Он поранил руку. Врач спросил: "Вы не самострел?" Он пнул врача и ушел без перевязки.

Уже в 1951 году я его встретил на Электросиле. Усатый мушкетер, руки в масле. В обед играли с ним в домино. Ну, как, — говорю, — жизнь? Ничего, говорит, — да знаешь, тут на Сталинскую премию выдвигали за Днепрогэс. Надо было рабочего включить. Вписали меня, мол, дважды днепровские генераторы монтировал. Да в цеху о квартальных премиях приказ повесили, глупый. Я его сорвал. Так меня оттуда и вычеркнули.

Исаак Беркович. О нем в письме от 26.04.42. Сейчас он научный сотрудник Радиевого института Академии наук. А в войну ушел от нас в училище, был офицером, воевал до конца.

Были у нас и плохие люди. Вот примеры.

Паничев. Возил по точкам еду. Когда на Понтонной пошли в баню — все скелеты, а он — гладкий. Кидали в него шайки.


Рекомендуем почитать
Барбара. Скажи, когда ты вернешься?

Барбара – кто она? Что сегодня о ней знают в России? Дама в черном, поэт, композитор и певица – во Франции ее боготворят по сей день. Это песня Барбары звучала на траурной церемонии после парижских терактов в ноябре 2015-го: в моменты испытаний люди обращаются к тому, что является их душевным кодом. Это за ней с концерта на концерт колесило по Европе целое поколение французских интеллектуалов. Ее фотографию всегда носил с собой Морис Бежар. Услышав первый раз ее альбом, Михаил Барышников начал учить французский.


Актеры

ОТ АВТОРА Мои дорогие читатели, особенно театральная молодежь! Эта книга о безымянных тружениках русской сцены, русского театра, о которых история не сохранила ни статей, ни исследований, ни мемуаров. А разве сражения выигрываются только генералами. Простые люди, скромные солдаты от театра, подготовили и осуществили величайший триумф русского театра. Нет, не напрасен был их труд, небесследно прошла их жизнь. Не должны быть забыты их образы, их имена. В темном царстве губернских и уездных городов дореволюционной России они несли народу свет правды, свет надежды.


Истории торговца книгами

В созвездии британских книготорговцев – не только торгующих книгами, но и пишущих, от шотландца Шона Байтелла с его знаменитым The Bookshop до потомственного книготорговца Сэмюэла Джонсона, рассказавшего историю старейшей лондонской сети Foyles – загорается еще одна звезда: Мартин Лейтем, управляющий магазином сети книжного гиганта Waterstones в Кентербери, посвятивший любимому делу более 35 лет. Его рассказ – это сплав истории книжной культуры и мемуаров книготорговца. Историк по образованию, он пишет как об эмоциональном и психологическом опыте читателей, посетителей библиотек и покупателей в книжных магазинах, так и о краеугольных камнях взаимодействия людей с книгами в разные эпохи (от времен Гутенберга до нашей цифровой эпохи) и на фоне разных исторических событий, включая Реформацию, революцию во Франции и Вторую мировую войну.


Сергей Дягилев

В истории русской и мировой культуры есть период, длившийся более тридцати лет, который принято называть «эпохой Дягилева». Такого признания наш соотечественник удостоился за беззаветное служение искусству. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) был одним из самых ярких и влиятельных деятелей русского Серебряного века — редактором журнала «Мир Искусства», организатором многочисленных художественных выставок в России и Западной Европе, в том числе грандиозной Таврической выставки русских портретов в Санкт-Петербурге (1905) и Выставки русского искусства в Париже (1906), организатором Русских сезонов за границей и основателем легендарной труппы «Русские балеты».


Скворцов-Степанов

Книга рассказывает о жизненном пути И. И. Скворцова-Степанова — одного из видных деятелей партии, друга и соратника В. И. Ленина, члена ЦК партии, ответственного редактора газеты «Известия». И. И. Скворцов-Степанов был блестящим публицистом и видным ученым-марксистом, автором известных исторических, экономических и философских исследований, переводчиком многих произведений К. Маркса и Ф. Энгельса на русский язык (в том числе «Капитала»).


«Мы жили в эпоху необычайную…» Воспоминания

Мария Михайловна Левис (1890–1991), родившаяся в интеллигентной еврейской семье в Петербурге, получившая историческое образование на Бестужевских курсах, — свидетельница и участница многих потрясений и событий XX века: от Первой русской революции 1905 года до репрессий 1930-х годов и блокады Ленинграда. Однако «необычайная эпоха», как назвала ее сама Мария Михайловна, — не только войны и, пожалуй, не столько они, сколько мир, а с ним путешествия, дружбы, встречи с теми, чьи имена сегодня хорошо известны (Г.