Быть рядом - [20]

Я позвонил Лису домой и снова попал на Машу. Она согласилась выделить мне несколько снимков («Володи сегодня не будет, но, я уверена, он не будет против»). Сказала, что я могу заехать за ними хоть сегодня.

Так я и сделал.

Дверь открыла Маша. Она почему-то была в тёмной бейсболке, натянутой почти до самых бровей. Я удивился, но виду не подал. И только потом, когда женщина посторонилась, пропуская меня в квартиру, увидел, что она постриглась почти под ноль.

— Разувайтесь и проходите, пожалуйста, на кухню, а я принесу фотографии, чтобы вы могли выбрать, — её голос звучал вроде бы как всегда, но что-то в нём было не то. Словно Маша болела ангиной.

Я прошёл на кухню и присел за стол, разглядывая обстановку. Мебель была старой, ещё советской. Видимо, Владимир, ещё не заработал на ремонт кухни. Эта мысль неожиданно порадовала меня. Тут же подумалось: «Если бы Маша была моей женой, я бы в лепёшку расшибся, но сделал бы её приличную кухню».

В кармане запиликал мобильник. Я вытянул его — на экране хмурился редактор.

— Да?

— Егор, новость, — наш редактор не любил долгие разговоры по сотовому, — интервью с Лисом переносится на следующий месяц, так что можешь не торопиться со сдачей.

— Ясно, — сказал я, пожав плечами — А с чем это связано?

— Нашлись более важные материалы, — усмехнулся редактор, — более настойчивые. Понимаешь?

— Понимаю, — мы нередко печатали заказные материалы — музыкантов хватает, всем хочется пробиться в звёзды. — Это всё?

— Да, всё. Отбой.

Я сунул трубку обратно в карман, и в этот момент на кухню вошла Маша, неся ворох альбомов, конвертов и просто отдельных снимков.

Я вскочил и снял часть, чтобы ей было удобнее класть ношу на стол. Она благодарно улыбнулась, я расплылся в ответной улыбке. А потом заметил, что глаза у Маши — красные и припухшие. Словно она всю ночь плакала. Я сдержал рвущийся вопрос и, положив фотографии на стол, сел обратно.

— Чаю?

— Да, с удовольствием, — ответил я рассеяно, занятый размышлениями о том, связаны ли остриженные волосы Маши с красными глазами и сипловатым голосом. Неужели Владимир, сукин сын, заставил её постричься? Но чем ему не угодила её коса? Хотя можно не удивляться — он, судя по тому, что я видел, вообще Машу в грош не ставит.

— Сегодня Володенька был в утренней передаче на Первом, — сказала Маша через плечо, занятая чаем. — Видели?

— Нет, — сказал я и, увидев, что Маша тянется разбирать фотографии, добавил. — Не стоит торопиться. Только что звонил мой редактор — интервью выйдет в следующем номере.

— Как? — Маша подняла на меня странно заблестевшие глаза. — Как это — в следующем?

— Понимаете, — начал я, — не все начинающие музыканты такие талантливые, как Владимир. Многим помогают деньги…

Маша кинула быстрый взгляд на свой гипс и спросила:

— А можно что-нибудь сделать, чтобы интервью вышло всё-таки в этом номере? Володенька очень хотел…

— Я очень хочу вам помочь, но — правда! — я ничего не могу сделать. Это совершенно от меня не зависит.

— Понимаю, — Маша поджала губы. — Тогда, может быть, вы знаете, сколько стоила публикация тому, кого взяли на место Володи?

Я хотел сказать, что не знаю, но этой женщине я не мог соврать. Поэтому сказал правду.

Услышав цену, Маша охнула и с минуту сидела, ломая пальцы. Я пытался ей объяснить, что ничего страшного не произошло, что месяц — это сущий пустяк, что так даже лучше, потому что слишком много информационного шума про человека это плохо. Но она меня не слушала. Смотрела в окно, и думала о чём-то своём.

— Ну что ж, — сказала она наконец, — деньги есть деньги. Тут уж ничего не попишешь. Вы, Егор, выбирайте пока фотографии — не зря ведь ехали. А я пока обедом займусь.

Я кинул и, хоть на душе было погано, принялся сортировать фотографии: что совсем не подходит, что подходит, что нужно обдумать. Время от времени я украдкой поглядывал на Машу, хлопотавшую у плиты. Она двигалась мягко, плавно, словно плыла. В один момент я залюбовался так, что едва не попался. Она резко повернулась, и я чуть успел сделать вид, что смотрю не просто так:

— Можно ещё чаю?

Маша прищурилась, улыбнулась — видно, всё-таки поняла что-то — и налила мне ещё чая.

Потом она достала из ящика с кухонными принадлежностями молоток для отбивных и принялась ожесточённо колотить мясо. Походило на то, что на месте мяса она представляла того, кто пролез в журнал на место Лиса.

Я понимающе кинул сам себе и вернулся к фотографиям.

Буквально через минуту Маша вскрикнула и стала оседать. Я вскочил, сбросив часть фотографий на пол, и бросился к женщине. Она привалилась к шкафчикам под мойкой и шипела сквозь зубы, обхватив правой рукой пальцы левой. Белый гипс покраснел, по локтю бежала струйка крови.

— У вас есть лёд?

Маша кинула на холодильник. Я распахнул дверь и сразу увидел целую коробочку, доверху заполненную кубиками. Я схватил её и, вернувшись к Маше, почти силком заставил её положить раненую руку в лёд. Он тут же налился красным и стал таять.

— Нужен йод и бинты.

Она мотнула головой, указывая куда-то вверх. Я обнаружил аптечку почти сразу — во втором шкафчике над мойкой. Откупорив склянку йода, я щедро залил им раненую руку Маши, успев мимоходом заметить, что кровь струится из распухшего и сплюснутого указательного пальца, по которому Маша, видимо промахнувшись, попала молотком.