Быт русского народа. Часть 4. Забавы - [28]
Становятся друг против друга попарно девушка и мужчина и держат поднятые руки вверх, вровень с грудью. Пары строятся в один ряд длинной вереницею, и чем она длиннее, тем красивее; этот ряд называется мост; избранная пара — девушка и мужчина начинают мостить его: взявшись за руки, они идут на мнимый мост; первая пара моста поднимает руки, пропускает их; тут мужчина оборачивается и целует противоположную ей девицу, а его девица противоположного ей мужчину; когда обе пары перецелуются, мужчина заключает свой поцелуй на своей девице. Это взаимное целование называется мост мостить, и оно продолжается через весь длинный ряд: всяк непременно обязан взаимно целовать, иначе это почтется преступлением против игры. Когда первая пара перецелует весь ряд, тогда она становится на конце, и начинает пламенное мощение следующая пара тем же порядком. Когда все пары перецелуются, тогда уже оканчивается мощение моста. Если кто не успел поцеловать или поцеловал не так, как следовало, с того берут фант, кои потом разыгрываются. Но редко бывают фанты, потому что никто не пропускает случая поцеловаться, разве случится как-нибудь нечаянно, по недосмотру, или сама девушка увернется, за то мужчину не только наказывают фантом, но общим посмеянием. Большею частию бывает, что снова начинают мостить мост по неимению фантов, ибо с фантами оканчивается игра.
Всякому теперь понятно, что это мощение производит сладостное ощущение в глубине сердца. Оно пробуждает нетерпеливое желание сорвать поскорей поцелуй с розовых уст, давно горящих вулканом любви.
Мост мостить — одна из страстных игр; в ней вполне развертывается весь пыл кипучей юности: это кратер, извергающий огнедышащую лаву, которая в своем течении все истребляет и обращает в пыль воздушную; это поток огненной любви, бьющейся беспрерывными возгласами: «Любить хочу! Сгораю от любви!»
Мост мостить — чисто русская забава, без сомнения, была в употреблении между нашими предками.
Наши предки умели очень страстно любить; это подкрепляется хороводом плетень, с которого, конечно, переделана эта игра. Только неизвестно, которая из этих игр старее? Но чувства любви зароняются прежде игр и раскрываются только в то время, когда наступает пора любви. И тогда чего не выдумает любовь? Каких она не изобретает игр и забав и каких не совершает проделок, чуждых всякому рассудку? Тогда одно только желание — любить! Любить!
По занятии мест избранный игрок спрашивает своего соседа или соседку, сидящую по правую руку, начиная с первой буквы, что бы она сделала с ним? Например: «Если бы я ангел<ом> был, то что бы вы сделали со мною?» Она должна отвечать немедленно, иначе фант. «Если бы вы были ангел<ом>, то я бы вас полюбила как ангела». Спрашивавший должен объявить о том всем играющим. Должно наблюдать, чтобы один и тот же вопрос не повторяли и не спрашивали, не разобрав целое слово ангел, в противном случае — фант. После буквы а надобно спросить на букву н и т. д.; когда окончится слово ангел, то следующий спрашивает уже на букву б. «Если бы я превратился в беса или сделался блином, то что бы сделали или как бы поступили со мною?» На. это надобно отвечать по своей мысли, например: «Если бы вы превратились в беса, то я разлюбила бы вас», — или: «Если б вы сделались блином, то я бы скушала его с величайшим аппетитом» и т, п. Таким образом продолжается азбука по порядку и всему кругу. По окончании игры разыгрывают фанты.
Сидящие в кругу должны соблюдать строгое молчание, не двигаться и даже не улыбаться; за неисполнение всего этого берется фант. Один только избранный, нарушая молчание, ходит в крут и старается кого-либо рассмешить или заставить сказать что-нибудь. Он имеет право подходить к каждому, предлагать смешные или забавные вопросы, на что надобно отвечать одними знаками, но кто произнесет хотя одно слово, с того фант.
Играют в молчанку еще другим способом, Избранный, нарушая молчание, ходит в кругу и кривляется, или делает странные телодвижения, или изображает что ему вздумается. Сидящие должны делать то же, что избранный, без малейшего смеха и ничего не говоря. За невыполнение, что делал избранный, или за смех и говор берется фант. По собирании большого количества их разыгрывают.
Садятся в кружок девицы, дамы и мужчины, но таким образом, чтобы мужчины сидели между двумя дамами. Потом мужчина тихо спрашивает свою соседку с правой стороны: «Если бы я был колибри, то к чему бы употребили меня?» — «Заперла бы в клетку и сама кормила бы вас». Этот ответ он хранит, обращается к соседке с левой стороны и спрашивает тихо: «К какой обязанности или к каким услугам я был бы назначен вами?» — «Свистать или учить меня музыке» и т. п. Спрашивающий мужчина рассказывает собранию то и другое, т. е. для какого он годится употребления и к чему назначен. Тут не берутся фанты.
Всякий уподобляет своего соседа или соседку какой-нибудь вещи, находя, с нею сходство и несходство, и все это надобно говорить вслух. «Я уподобляю мою соседку розе: она сходна с нею и цветом и очаровательностью; дышит прелестью аромата и сладостью жизни, но не сходна с нею в том, что роза с шипами и недоступна, а соседка моя без шипов и доступна; что роза дышит запахом своим, а моя соседка духами; что жизнь розы сладостная, ею любуется все и всяк, а жизнь моей соседки терниста и всяк горюет, смотря на прелесть увядающую» и т. п. Тут не собирают фанты.
Весьма жаль, что многие из наших с большими способностями литераторов уклонялись от своей народности; заменяли русские выражения иностранными и подражали слепо чужеземному. Старинные народные и нынешние песни убеждают нас, что можно писать без слепого подражания к другим народам. Какая сила и простота чувствований сохранились во многих наших песнях! Какой в них стройный звук и какая невыразимая приятность в оборотах и мыслях! Потому что все излито из сердца, без вымысла, натяжки и раболепной переимчивости.
Весьма жаль, что многие из наших с большими способностями литераторов уклонялись от своей народности; заменяли русские выражения иностранными и подражали слепо чужеземному. Старинные народные и нынешние песни убеждают нас, что можно писать без слепого подражания к другим народам. Какая сила и простота чувствований сохранились во многих наших песнях! Какой в них стройный звук и какая невыразимая приятность в оборотах и мыслях! Потому что все излито из сердца, без вымысла, натяжки и раболепной переимчивости.
Весьма жаль, что многие из наших с большими способностями литераторов уклонялись от своей народности; заменяли русские выражения иностранными и подражали слепо чужеземному. Старинные народные и нынешние песни убеждают нас, что можно писать без слепого подражания к другим народам. Какая сила и простота чувствований сохранились во многих наших песнях! Какой в них стройный звук и какая невыразимая приятность в оборотах и мыслях! Потому что все излито из сердца, без вымысла, натяжки и раболепной переимчивости.
Весьма жаль, что многие из наших с большими способностями литераторов уклонялись от своей народности; заменяли русские выражения иностранными и подражали слепо чужеземному. Старинные народные и нынешние песни убеждают нас, что можно писать без слепого подражания к другим народам. Какая сила и простота чувствований сохранились во многих наших песнях! Какой в них стройный звук и какая невыразимая приятность в оборотах и мыслях! Потому что все излито из сердца, без вымысла, натяжки и раболепной переимчивости.
Весьма жаль, что многие из наших с большими способностями литераторов уклонялись от своей народности; заменяли русские выражения иностранными и подражали слепо чужеземному. Старинные народные и нынешние песни убеждают нас, что можно писать без слепого подражания к другим народам. Какая сила и простота чувствований сохранились во многих наших песнях! Какой в них стройный звук и какая невыразимая приятность в оборотах и мыслях! Потому что все излито из сердца, без вымысла, натяжки и раболепной переимчивости.
Весьма жаль, что многие из наших с большими способностями литераторов уклонялись от своей народности; заменяли русские выражения иностранными и подражали слепо чужеземному. Старинные народные и нынешние песни убеждают нас, что можно писать без слепого подражания к другим народам. Какая сила и простота чувствований сохранились во многих наших песнях! Какой в них стройный звук и какая невыразимая приятность в оборотах и мыслях! Потому что все излито из сердца, без вымысла, натяжки и раболепной переимчивости.
Книга Волина «Неизвестная революция» — самая значительная анархистская история Российской революции из всех, публиковавшихся когда-либо на разных языках. Ее автор, как мы видели, являлся непосредственным свидетелем и активным участником описываемых событий. Подобно кропоткинской истории Французской революции, она повествует о том, что Волин именует «неизвестной революцией», то есть о народной социальной революции, отличной от захвата политической власти большевиками. До появления книги Волина эта тема почти не обсуждалась.
Эта книга — история жизни знаменитого полярного исследователя и выдающегося общественного деятеля фритьофа Нансена. В первой части книги читатель найдет рассказ о детских и юношеских годах Нансена, о путешествиях и экспедициях, принесших ему всемирную известность как ученому, об истории любви Евы и Фритьофа, которую они пронесли через всю свою жизнь. Вторая часть посвящена гуманистической деятельности Нансена в период первой мировой войны и последующего десятилетия. Советскому читателю особенно интересно будет узнать о самоотверженной помощи Нансена голодающему Поволжью.В основу книги положены богатейший архивный материал, письма, дневники Нансена.
«Скифийская история», Андрея Ивановича Лызлова несправедливо забытого русского историка. Родился он предположительно около 1655 г., в семье служилых дворян. Его отец, думный дворянин и патриарший боярин, позаботился, чтобы сын получил хорошее образование - Лызлов знал польский и латинский языки, был начитан в русской истории, сведущ в архитектуре, общался со знаменитым фаворитом царевны Софьи В.В. Голицыным, одним из образованнейших людей России того периода. Участвовал в войнах с турками и крымцами, был в Пензенском крае товарищем (заместителем) воеводы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.