Быт русского народа. Часть 1 - [84]

По известию одного иностранца, употребляли для пляски и во время свадьбы между прочими музыкальными инструментами псалтырь. — Его держали на коленях и пальцами перебирали струны, как на арфе[381] — нынешний торбан. Этот псалтырь есть гусли царя Давида, которые доселе называются в простонародии псалтырем, оттого что вдохновенный песнопевец воспевал славу Божию на своих гуслях по псалмам[382].

Духовенство строго воспрещало забавляться музыкой[383], но однако ее употребляли на свадьбах и в веселии.

За обедом царя Михаила Феодоровича, когда он угощал послов голштинских, играли на арфе и скрипке; потом плясали русскую искусные танцоры. Девушки держали в руках пестрые вышитые ширинки, коими они махали при выражении ловких своих движений[384].

Свадьба царя Алексея Михайловича праздновалась музыкою: на дворе и в передней комнате играли в трубы и суренки и били в литавры.

Еще в половине XII века употреблялись у нас трубы и бубны. При осаде Киева, в 1151 г., князьями Георгием Суздальским и Владимиром Галицким, осажденные и осаждаемые трубили в трубы и били в бубны. При собирании войска для Новгород-Северского князя Игоря (в 1185 г.) трубили в трубы. Во время междоусобия новгородцев с владимирцами (в 1216 г.) первые имели 60, а последние 40 труб и 40 бубнов. Во время похода русских противу волжских болгар (в 1220 г.), в нашем стане были трубы, бубны, сурны и сопели[385]. В это время были уже известны флейты; в XVI столетии они делаются повсеместными, как видно из песни того же века.

   То ляхи в бубны вдаряют,

   У свистилки да у трубы выгрывают,

   Усе вийско свое до купы у громаду скликают.

   Усе хоробрый товарищи запорожцы.

   На кониках выгрывают, шабельками блискают, у бубны ударяют[386].

В том же столетии появляются набаты, литавры, флейты и сиповки.

Первоначальный вид труб нам неизвестен, но должно думать, что они были прямые, как у древних народов, и состояли из одного колена, и потом, изменяясь в устройстве, они получили настоящий вид, т. е. трехколенные и прямые. — К трубам привешивали шнуры с кистями и завесы четвероугольные из парчи, камки и тафты, с серебряной и золотой бахромою[387]. В походах для предохранения от пыли и сырости надевали суконные чехлы, называвшиеся нагалищами, ольстрами и чемоданами[388].

Бубны — небольшая медная чаша с натянутою наверху ее кожею. Конные прикрепляли их к седлу, а пешие держали левою рукою и били вощагою, плетенной из толстого ремня, наподобие палки с прикрепленным на конце ее ременным шаром. У каждого воеводы был привешен к его седлу тулумбаз или жулумбас, поменьше бубен, в который он сам бил во время надобности.

Бубны часто принимаются в наших старинных известиях заодно с накрами[389].

Сурны — длинная узкая и прямая труба с загнутым нижним отверстием.

К ратному строю принадлежит еще набат. Это большой величины медный барабан, который укреплялся на деревянном щите <с> помощью цепей: его утверждали на четырех рядом поставленных лошадях. Для ударения в него употребляли восемь человек[390]. Каждый воевода имел свой набат, в который, по его распоряжению, производили тревогу в войске, отсюда произошло выражение «бить в набат»[391].

Селившиеся у нас немцы вводили постепенно разнообразные инструменты. Духовенство осуждало русских, прилеплявшихся к музыке, и оно запрещало им веселиться ею. Патриарх, говорит Олеарий, запретил все музыкальные инструменты, употреблявшиеся русскими во время пиршеств и увеселений. Четыре или пять лет тому назад он велел обыскать все дома частных людей и найденные инструменты, сложив на пяти больших возах, приказал свезть за реку Москву и сжечь. Одним только немцам дозволялось иметь музыку и веселиться[392]. Это однако ж не воспрепятствовало многим боярам держать музыку и веселиться ею. Боярин Матвеев был страстный ее любитель, и он не только имел своих музыкантов, но выписал еще иностранную труппу актеров, которые представляли комические пьесы и балеты, сопровождавшиеся музыкой. Такое нововведение столь было неприятно всем поклонникам старины, что во время изгнания Матвеева ему ставили в вину между многими несправедливыми на него обвинениями, что он любил музыку и занимался чернокнижием. Тогда это считали преступлением государственным. — Боярин Языков, первый министр и любимец царя Феодора, не препятствовал распространению музыки и не обращал внимания на тех, которые считали ее дьявольским увеселением. Царевна София, вопреки невежественному мнению, поддерживала любителей музыки, так что в начале XVIII столетия Петру В. менее уже стоило трудов ввести музыку, хотя и тогда простой народ и некоторые из бояр смотрели на нее с негодованием и избегали слушать ее, боясь нечистой силы, будто бы кружившейся во время игры. Веселившихся считали погибшими на том свете; раскаявшихся не допускали к причастию без покаяния.

Входившее в обыкновение пение равно было осуждаемо: думали, что разнообразное изменение голоса и по нотам нельзя выполнить человеку без содействия злых духов. Такое мнение, поддерживаемое гонителями доброго и полезного, невольно укрепляло невежество в ложном мнении; за всем тем многие уже любили музыку и пение, и если не смели открыто заниматься ими, то и не упускали случая участвовать во время игр и пения