Быт русского народа. Часть 1 - [83]
Древнейшая наша музыка была простая и, судя по необширному образованию наших предков, полагать можно, что дудка и рожок были у них самые первые инструменты; потом жалейка, рог и свирель; наконец волынка, гудок, балалайка, ложки и гусли.
Дудка, похожая на флейту, есть весьма обыкновенный и простой инструмент по своему устройству. Пастухи преимущественно играют на ней, а потому <он> может назваться пастушеским. В России часто ее смешивают со свирелью; в Малороссии она называется сопелкою [378].
Рожок, древний пастушеский инструмент, употребляется поныне. Его звуки в руках искусного музыканта довольно хорошие, и он заменяет заунывный кларнет.
Жалейка, или сиповка, образует двойную дудку; издает голос сиповатый, отчего она получила настоящее название. — Она теперь выходит из употребления.
Рог делается из двух деревянных согнутых стволов, похожих на военные трубы; употребляется на охоте. Музыка роговая имела свою эпоху и свою моду. При Екатерине II она была в обыкновении. Особенно любил ее обер-егермейстер Нарышкин, у которого роговая музыка разыгрывала трудные ноты и веселила гостей за изобильными пирами. — Со смертью Нарышкина роговая музыка исчезла.
Свирель состоит из семи вместе сложенных дудок или стволов таким образом, что отверстия, по коим пробегает играющий касанием губ, расположены ровно и концы каждого ствола срезаны в соразмерной постепенности в таком отношении, что большой, или первый, ствол превосходит последний вдвое. Это есть древнейший греческий инструмент, коего усовершенствователем почитается бог Пан. Он употреблялся долгое время пастухами в Украине и во всей Малороссии. В России его употребляли в сельских пирушках и хороводных играх.
Волынка делается наподобие раздувательного меха с тою разницей, что кожа, часто сырая, недавно снятая с барана, как это бывает у финнов, надувается прикрепленною вверху деревянной трубочкою; внизу с двух противоположных сторон прикрепляются две разной величины и разных отверстий деревянные трубки, чрез кои проходя воздух выжимает басистые голоса, а третья небольшая верхняя дудочка имеет на своем стволе несколько отверстий, которые по воле играющего прижимаются пальцем и открываются, производя этим разные голоса и звуки. Музыка волынки однообразная: она беспрестанно гудит и ревет. Употребляется повсюду в России.
Гудок похож на скрипку: он о трех струнах и со смычком; рукоятка его вверху загнутая, как у баса, с тремя колышками; по струнам водят смычком, который издает одно гудение, от коего он получил свое название. Он употребляется доныне на сельских пирушках и забавах.
Балалайка состоит из длинной рукоятки, на коей поделаны лады, и из круглого корпуса. На нее навязывают две струны, кои настраиваются довольно высоко. Балалайка есть любимейший инструмент русских. Ни один праздник, ни один свободный вечер от работ не упускается охотниками, чтобы не поиграть на ней. Сам игрок и поет, и танцует. Любители веселья, услышав звук балалайки, немедленно сюда сходятся и начинают разгульную пляску.
Ложки. — Два деревянных инструмента, похожие на обыкновенные ложки, складываются вместе. Рукоятки их унизывают сквозными небольшими шариками, кои бывают металлические, и оставляют их висячими, подобно виноградным кистям. Во время музыки трясут ложками, которые от движения шариков издают многообразные звуки. Тоны их приятнее бубнов.
Гусли. — Они имеют вид легкой ручной арфы с медными струнами; строй их свободный: можно поднимать высоко и очень низко; они служат приятным спутником для пения. Это самый древнейший и любимейший инструмент у евреев. Давид прославился игрою на гуслях. Будучи оруженосцем при царе Сауле, он усыплял его гнев кифарами и воспевал славу Божию[379]. В Малороссии долгое время любили играть на гуслях, но ныне и там они исчезают. В России их не употребляют. — У сербов доселе гусли занимают первое место. От берегов Савы и Дуная до внутренних владений Черногории, везде услышите раздающиеся их звуки, сопровождаемые восхитительнейшим напевом отечественных песен. Нет там уголка в деревне, где бы их не было или, правильнее сказать, нет дома, где бы они не звучали. Бывший владетельный князь Сербии Милош Обренович любил в досужное время от государственных занятий играть на гуслях и петь под их сладкозвучный напев доблестные подвиги своих единоземцев. Любимая песнь сербского народа для гуслей — это есть «Свадьба» Максима Черноевича. Имя сочинителя неизвестно, но она красотою и силою чувствований так превосходна, что не уступает во многом простоте Гомера и восторгу Оссиана. Сохранением своим она обязана народной памяти; переходя многие столетия от поколения к поколению, она наконец в XIX веке сделалась известною в печати по изустным преданиям [380].
Простой народ употреблял в пылу веселия тазы и сковороды, в которые он бил палочками, согласуясь с музыкой.
Ни при дворе великокняжеском, ни в кругу благородного сословия мы не встречаем никакой музыки. Хотя иностранец Контарени говорит, что у наместника Помартина была за обедом музыка, однако мы не знаем, какая это была музыка? При Иоанне IV мы встречаем скоморохов и шутов, которые забавляли его разными играми и музыкой. Во время первого Лжедимитрия раздавалась польская музыка на его пиршествах. Должно думать, что не раньше этого времени стала появляться у нас правильная музыка.
Весьма жаль, что многие из наших с большими способностями литераторов уклонялись от своей народности; заменяли русские выражения иностранными и подражали слепо чужеземному. Старинные народные и нынешние песни убеждают нас, что можно писать без слепого подражания к другим народам. Какая сила и простота чувствований сохранились во многих наших песнях! Какой в них стройный звук и какая невыразимая приятность в оборотах и мыслях! Потому что все излито из сердца, без вымысла, натяжки и раболепной переимчивости.
Весьма жаль, что многие из наших с большими способностями литераторов уклонялись от своей народности; заменяли русские выражения иностранными и подражали слепо чужеземному. Старинные народные и нынешние песни убеждают нас, что можно писать без слепого подражания к другим народам. Какая сила и простота чувствований сохранились во многих наших песнях! Какой в них стройный звук и какая невыразимая приятность в оборотах и мыслях! Потому что все излито из сердца, без вымысла, натяжки и раболепной переимчивости.
Весьма жаль, что многие из наших с большими способностями литераторов уклонялись от своей народности; заменяли русские выражения иностранными и подражали слепо чужеземному. Старинные народные и нынешние песни убеждают нас, что можно писать без слепого подражания к другим народам. Какая сила и простота чувствований сохранились во многих наших песнях! Какой в них стройный звук и какая невыразимая приятность в оборотах и мыслях! Потому что все излито из сердца, без вымысла, натяжки и раболепной переимчивости.
Весьма жаль, что многие из наших с большими способностями литераторов уклонялись от своей народности; заменяли русские выражения иностранными и подражали слепо чужеземному. Старинные народные и нынешние песни убеждают нас, что можно писать без слепого подражания к другим народам. Какая сила и простота чувствований сохранились во многих наших песнях! Какой в них стройный звук и какая невыразимая приятность в оборотах и мыслях! Потому что все излито из сердца, без вымысла, натяжки и раболепной переимчивости.
Весьма жаль, что многие из наших с большими способностями литераторов уклонялись от своей народности; заменяли русские выражения иностранными и подражали слепо чужеземному. Старинные народные и нынешние песни убеждают нас, что можно писать без слепого подражания к другим народам. Какая сила и простота чувствований сохранились во многих наших песнях! Какой в них стройный звук и какая невыразимая приятность в оборотах и мыслях! Потому что все излито из сердца, без вымысла, натяжки и раболепной переимчивости.
Весьма жаль, что многие из наших с большими способностями литераторов уклонялись от своей народности; заменяли русские выражения иностранными и подражали слепо чужеземному. Старинные народные и нынешние песни убеждают нас, что можно писать без слепого подражания к другим народам. Какая сила и простота чувствований сохранились во многих наших песнях! Какой в них стройный звук и какая невыразимая приятность в оборотах и мыслях! Потому что все излито из сердца, без вымысла, натяжки и раболепной переимчивости.
Тюрьма в Гуантанамо — самое охраняемое место на Земле. Это лагерь для лиц, обвиняемых властями США в различных тяжких преступлениях, в частности в терроризме, ведении войны на стороне противника. Тюрьма в Гуантанамо отличается от обычной тюрьмы особыми условиями содержания. Все заключенные находятся в одиночных камерах, а самих заключенных — не более 50 человек. Тюрьму охраняют 2000 военных. В прошлом тюрьма в Гуантанамо была настоящей лабораторией пыток; в ней применялись пытки музыкой, холодом, водой и лишением сна.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Брошюра написана известными кинорежиссерами, лауреатами Национальной премии ГДР супругами Торндайк и берлинским публицистом Карлом Раддацом на основе подлинных архивных материалов, по которым был поставлен прошедший с большим успехом во всем мире документальный фильм «Операция «Тевтонский меч».В брошюре, выпущенной издательством Министерства национальной обороны Германской Демократической Республики в 1959 году, разоблачается грязная карьера агента гитлеровской военной разведки, провокатора Ганса Шпейделя, впоследствии генерал-лейтенанта немецко-фашистской армии, ныне являющегося одним из руководителей западногерманского бундесвера и командующим сухопутными силами НАТО в центральной зоне Европы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Книга Стюарта Джеффриса (р. 1962) представляет собой попытку написать панорамную историю Франкфуртской школы.Институт социальных исследований во Франкфурте, основанный между двумя мировыми войнами, во многом определил не только содержание современных социальных и гуманитарных наук, но и облик нынешних западных университетов, социальных движений и политических дискурсов. Такие понятия как «отчуждение», «одномерное общество» и «критическая теория» наряду с фамилиями Беньямина, Адорно и Маркузе уже давно являются достоянием не только истории идей, но и популярной культуры.
Книга представляет собой подробное исследование того, как происходила кража величайшей военной тайны в мире, о ее участниках и мотивах, стоявших за их поступками. Читателю представлен рассказ о жизни некоторых главных действующих лиц атомного шпионажа, основанный на документальных данных, главным образом, на их личных показаниях в суде и на допросах ФБР. Помимо подробного изложения событий, приведших к суду над Розенбергами и другими, в книге содержатся любопытные детали об их детстве и юности, личных качествах, отношениях с близкими и коллегами.
10 мая 1933 года на центральных площадях немецких городов горят тысячи томов: так министерство пропаганды фашистской Германии проводит акцию «против негерманского духа». Но на их совести есть и другие преступления, связанные с книгами. В годы Второй мировой войны нацистские солдаты систематически грабили европейские музеи и библиотеки. Сотни бесценных инкунабул и редких изданий должны были составить величайшую библиотеку современности, которая превзошла бы Александрийскую. Война закончилась, но большинство украденных книг так и не было найдено. Команда героических библиотекарей, подобно знаменитым «Охотникам за сокровищами», вернувшим миру «Мону Лизу» и Гентский алтарь, исследует книжные хранилища Германии, идентифицируя украденные издания и возвращая их семьям первоначальных владельцев. Для тех, кто потерял близких в период холокоста, эти книги часто являются единственным оставшимся достоянием их родных.