— И все эти беды — случайно собрались в одном доме? — в голосе епископа не было иронии, только бесконечная усталость. — Слово «случайность» бессмысленно, мистер Донован, люди придумали его, чтобы выражать свое непонимание закономерности определенных явлений.
Донован осторожно поинтересовался тем, что занимало его самого нынешним утром.
— А скажите, сэр Роберт, вы говорили, что мистер Ральф Бреннан был человеком достойным, — Корнтуэйт повернул к нему голову. — Меня интересует, насколько близко вы его знали?
Епископ с удивлением взглянул на Донована и задумался. Потом рассудительно ответил:
— Хочу думать, что это не праздный интерес… Ральф Бреннан. Я учил его, потом многие годы знал довольно близко. Это был умный, рассудительный человек, человек дела и слова, не фанфарон, не распутник, не пустышка. Если вы спрашиваете, мог ли я заблуждаться на его счёт, — епископ закусил губу и несколько секунд молчал, потом продолжил, — пожалуй, нет. Иногда я ловил его на довольно жестких и пуританских высказываниях, но они были неизменно верны. Следовал ли он им сам? Не был ли лицемером? Ну, мне кажется, нет… А почему вы спрашиваете?
— Райан, когда позировал мне, сказал, что его отец однажды сказал ему, что хотел бы заговорить его от мятежа черни, от банкротства семейства и… от великой любви. Почему? Вы говорили, что семья мистера Ральфа Бреннана была разорена. Не надо объяснять, почему отцу хотелось бы, чтобы сын не был вовлечен в бунты и восстания, но любовь? Знал ли мистер Ральф Бреннан великую любовь?
Доновану показалось, что он чем-то задел епископа. Корнтуэйт побледнел, однако, вздохнув, проговорил:
— Любовь… — он вздохнул, — я точно не знаю этого, однако слышал, что Райан в колледже подлинно был влюблён. Но девица была бедна, и им просто было не на что жить. Кажется, был разрыв, но я не смогу сказать, кто был его инициатором. Была ли это великая любовь? — епископ пожал плечами, — однажды я видел его с этой девушкой, она приезжала в колледж. Красавица. Но ведь не исключено, что она сама…
— Разлюбила самого красивого мужчину из всех, кого вы только видели? Такого же, как Райан?
Корнтуэйт снова пожал плечами.
— Вы хотите спросить, не пренебрег ли он девушкой из-за её и своей бедности?
Донован кивнул.
— Не знаю. Но он подлинно был нищ, как Иов. Возможно, он просто не мог позволить себе обречь девушку на нищету.
— А что с ней сталось?
— Не знаю. Я о ней-то самой не вспоминал, пока вы не спросили.
Вечером оба они направились в Кэндлвик-хаус, пришли в преддверии ужина и были весьма любезно встречены миссис Бреннан. Она рассыпалась в благодарностях сэру Роберту за его рекомендацию: мистер Донован — настоящий мастер, истинный живописец.
Епископ рассказал о делах в Ноттингеме, потом заговорил о последних событиях в доме.
— Я был просто в ужасе, когда узнал о гибели ваших кузин, мистера Хэдфилда, Патрика, Энн. Это безумие какое-то. Что происходит в доме?
Его слова не произвели особого впечатления на присутствующих.
— Может быть, я чего-то не понимаю, но этот дом полон одержимых, — заявил мистер Джозеф Бреннан епископу Корнтуэйту.
— Мне так не показалось, — холодно заметил Корнтуэйт.
— Любой самоубийца одержим объявшей его тьмой, — спокойно пояснил Джозеф, — это проявление малодушия, отказ выдержать испытание, измена жизни и ее Творцу. Это всегда обида на жизнь, на других людей, на мир, на Бога. Но это чувство раба… и сколько в этом безнадежности, потери веры.
Епископ молча кивнул, внимательно глядя на Джозефа.
— Метафизика самоубийства — это дьявольщина, — продолжал Джозеф, — допустим, девица переживает муку несчастной любви. Она ни в чем не видит никакого смысла, все окрашивается в темный цвет безнадежной бессмыслицы, все осмысленное вытесняется. — Он прожевал кусок ростбифа и продолжил, — самоубийца — человек ни во что не верящий, ни на что не надеющийся и ничего не любящий. Самоубийство же из-за любви более всего свидетельствует об одержимости и грехе идолопоклонства.
Мисс Элизабет подняла глаза на дядю. Взгляд её был достаточно красноречив и содержал просьбу умолкнуть.
«В доме повешенного не говорят о веревке», наконец тихо обронила она.
— А в доме палача? — тихо осведомился епископ Корнтуэйт.
— В самоубийстве палач и жертва слиты неразделимо, — спокойно парировал Джозеф.
— В жизни людей есть опасные темные точки, где сгущается бездонная тьма, — тихо заметил епископ, — если человеку удастся вырваться из этой точки, он спасен, вот почему в иные минуты так важна помощь, может спасти вовремя сказанное слово или даже взгляд, дающий почувствовать, что человек не один на свете. Вот почему так страшно одиночество для человека. И мне жаль, что в этом доме не нашлось никого, кто смог бы поддержать отчаявшихся…
Его упрёк не был воспринят, по крайней мере, Донован не заметил, чтобы кто-то принял его на свой счёт. Мисс Элизабет сидела в тёмном траурном платье, но время от времени с улыбкой поглядывала на обручальное кольцо на пальце, Джозеф Бреннан лакомился красной икрой, запивая её белым вином, Райан Бреннан тихо беседовал с управляющим о делах на конном заводе, миссис Бреннан молчала.
