Быть может, история любви - [13]

Оказалось, что никто из его друзей никогда не общался с Кларой. Кто-то вроде видел ее у Мод мельком, но не запомнил. Да, без всяких сомнений, она там была, и это все, что о ней знали. Она не входила в круг приятелей Виргилия. Поэтому разоблачения он не боялся.

Надя пригласила его провести уикенд в Нормандии в загородном доме родителей ее жениха. Вообще-то Виргилий всегда томился вдали от цивилизации в компании незнакомых людей, к которым он вряд ли мог проникнуться теплыми чувствами. Жизнь в коллективе внушала ему ужас. Предсказуемые разговоры на банальные темы утомляли его. Он не мог сказать ничего нового ни о политике, ни о сексе, ни о погодных условиях, и его ненавидел изливать душу людям, которые только и думали, как бы излить свою. Но ему не хотелось огорчить Надю, лишив ее возможности утешить друга в беде, и он дал себя уговорить.

В пятницу вечером он сел в зеленый минивен Надиного жениха, весь облепленный стакерами (цветами, животными, рок-музыкантами). Сиденья из пенопласта без подголовников, застоявшийся запах блевотины. Машина, скорее всего, никогда не проходила технического контроля, а шофер слишком уж философски относился к правилам безопасности, поэтому Виргилий был нимало удивлен, когда через два с половиной часа они доехали до Улгата живыми. Надя познакомила его со всей компанией, прибывшей на выходные. В огромном доме собралось восемь человек. До ужина Виргилий бродил по пляжу.

Все проходило не так, как он себе представлял. От него никто ничего не требовал. Не надо убирать со стола или мыть посуду. Можно валяться на диване перед камином, почитывая романы. Можно выбрать себе музыку (в доме был старый проигрыватель и запылившаяся великолепная коллекция Кинга Оливера[11] и Бикса Байдербека[12]). Можно смаковать прекрасные бургундские вина (монтраше и романе конти), есть лучшие сыры (нежный мягкий фин де сьекль, камамбер с кальвадосом, ливаро и пон-л'эвек). Никто не втягивал его в разговоры и не смел перечить, когда он изрекал категоричные суждения относительно какого-нибудь фильма или книги, или когда он высказался в духе Кейнса[13] за эвтаназию рантье и отмену наследственного права. Он позволял себе ответить на вопрос вздохом или пожатием плеч, и никто на него не обижался. Ему постоянно доставались самые большие куски пирога (начинка из яблок и смородины из сада, с маслянистой и сладкой коркой).

Виргилий уже не был таким мизантропом. Он понял, что и человечество иногда бывает полезным, если носит его на руках.

~ ~ ~

В воскресенье вечером, вернувшись в Париж, Виргилий (довольный, усталый, сытый, чуть раздобревший и подсоленный морем) неспешно бродил по своему кварталу. Огни магазинчиков улицы Дюнкерк, единственного выжившего порно-кинотеатра, кафе и забегаловок радовали его. Вечер катился к концу, парочки возвращались домой или ссорились, такси развозили пассажиров, дворники чистили тротуары.

Армель сидела в кафе «Терминюс». На ней были темно-синие джинсы, белая облегающая блузка с декольте, тонкая бежевая кофта из овечьей шерсти и черный шерстяной пиджак. Женщины и их наряды завораживали Виргилия. Они напоминали ему хамелеонов, которые проводят жизнь в поисках цвета, способного помочь им раствориться в мире. Вечная погоня за новым обликом делала их неуловимыми. У мужчины куда меньше вещей, ему не надо скрываться, и он любит то немногое, что носит. Одежда многое говорит о мужчине, но о мире можно судить лишь по одежде женщин. Виргилий заказал бокал альмавивы, а Армель — жеври-шамбертен.

— Ты не поверишь, — сказал Виргилий, — но я еще никогда не был так счастлив.

Армель вытащила карту из колоды таро и положила ее на стол перед собой. Это была красивая, украшенная древнеегипетскими иероглифами колода карт. Она перевернула карту — на ней оказался монах с весами.

Издавна считается, объяснила Армель, что таро — это вариант египетской Книги мертвых, которая восходит к глубокой древности. Виргилий заметил, что возраст теории еще не делает ее истиной — мало ли всякой чуши благополучно живет в веках. Армель отбила атаку, сославшись на Платона («Федра») и Цицерона («Об искусстве гадания»), которые верили в предвиденья. По их мнению, некоторым людям, например, людям искусства, открывается тайное знание, и мир не представляет для них загадки. Такова была и сама Армель. Чувствительная и артистичная, она была наделена к тому же наблюдательностью и дедуктивным талантом. Ее дар ярко проявлялся в интуитивном понимании человеческой природы. Она умела разгадывать души, словно вещие сны.

Попав в очередную переделку, Виргилий всякий раз подумывал, не прибегнуть ли к ее дару ясновидения. Но тогда пришлось бы признать, что он верит во все это шарлатанство. Если предсказания не сбудутся, его подруга окажется в неловком положении, а если сбудутся, он сам попадет впросак. Впрочем, Армель говорила, что близким людям гадать невозможно, нельзя быть до конца объективным.

Виргилий в таро не верил, зато верил в тонкую душу Армель. Он хотел знать, что она думает о сложившейся ситуации.

— В идеале счастье не должно зависеть от внешних обстоятельств.