Быть лучшей - [126]

А по пути домой, когда с ним рядом по-прежнему шла неоседланная лошадь, он ощущал присутствие Мэдди повсюду и понял, что уже никогда не потеряет ее. Она была частью его сердца и души, и так будет, покуда он жив. Шейн был-таки прав. Дух Мэдди жил в нем.

Поздно вечером он улетел в Сидней, а в понедельник утром явился к матери.

Увидев его столь неожиданно посреди гостиной, Дэзи не могла скрыть безумной радости.

В мягких лучах солнца, проникавших сквозь окно, лицо Филипа было болезненно-бледным. У Дэзи от жалости защемило сердце. Филип выглядел так, словно не спал несколько недель. Весь облик его выражал страдание. Дэзи с тоскою отметила, как сильно он осунулся, как побелели его виски. Куда делись его живость, энергия, бодрость? Перед ней была лишь тень прежнего Филипа.

Дэзи хотела обнять сына, утешить его. Но не решалась. После смерти Мэдди Филип сторонился ее, не подпускал к себе. Что же ей было делать – пришлось оставить его наедине со своим горем.

Тем более поражена она была, когда он порывисто шагнул к ней и заключил в объятия. Он крепко прижался к ней, как в детстве, когда нуждался в ее утешении, и Дэзи с готовностью и любовью откликнулась на его сыновний порыв. Оба молчали. Да они и не нуждались в словах – достаточно было одного долгого объятия. И Дэзи инстинктом поняла, что процесс выздоровления начался. И возблагодарила в душе Бога.

Наконец Филип отпустил ее и сказал:

– Я решил, мама, что надо прийти к тебе…

– И хорошо сделал, сынок.

– Извини, ма, извини за то, что я в последнее время был таким со всеми. Наверное, со мной невозможно было иметь дело. Но пойми, от меня это не зависело.

– Я понимаю, родной, все понимаю. Ты слишком страдал.

– Да. – Филип запнулся, а затем медленно заговорил: – Мэдди умерла такой молодой, и этот удар был слишком страшным. Я думал, никогда не оправлюсь. Это был чистый ад, мама. Но вчера вечером, когда я возвращался из Дануна, мне пришло в голову, что во всем этом было немало эгоизма с моей стороны. Я оплакивал не только Мэдди, но и себя самого, и ту жизнь, которую нам с ней уже никогда не прожить.

– Но это же естественно. – В голубых глазах Дэзи светились жалость и понимание.

– Наверное. – Филип отодвинулся от нее, пошел к двери и внезапно резко повернулся. Помолчав немного, он выпалил: – Я пришел за девочкой.

Дэзи бросила на него быстрый взгляд. Сердце у нее так и подпрыгнуло от радости.

– Фиона с няней. Это молодая англичанка, которую Мэдди наняла перед… – Дэзи внезапно остановилась и смущенно поглядела на Филипа.

– Можешь не бояться слова «смерть», мама. Я примирился с тем, что Мэдди больше нет.

Дэзи только кивнула. Зачем сыну слышать, как дрожит ее голос?

Она повела его наверх.

– Это мой сын, мистер Эмори, – сказала она, входя в детскую.

– Я знаю, миссис Рикардс. Мы виделись, когда миссис Эмори вызывала меня на беседу.

Филип подал няне руку, пробормотал слова приветствия и прошел в угол, где стояла кроватка.

Его взор остановился на младенце.

Он не видел девочку со дня рождения. Теперь ей был месяц.

Постояв немного, он нагнулся и взял ее на руки с такой бережностью, будто боялся, что она расколется, как хрупкая ваза.

Вытянув руки, он смотрел на крохотное личико. Ответом ему был немигающий взгляд серьезных серых глаз. «Глаза Мэдди», – подумал он, и в горле у него встал комок. Филип крепко прижал девочку к самому сердцу, поддерживая ей головку. Ребенок Мэдди. Его ребенок. Его захлестнула волна нежности к дочери.

С Фионой на руках Филип пересек комнату, остановился у двери и обернулся.

– Я забираю ребенка домой, – сказал он и посмотрел на Дэзи. – И, ради Бога, не надо волноваться, мама. Все будет в порядке. Я уже пришел в себя. – Губы его изогнулись в едва заметной улыбке. – У нас с ней все будет хорошо. Мы нашли друг друга.

Глава 40

– Не стоило тебе приезжать, Эмили, – сказала Пола, увидев кузину у себя в кабинете на Белгрейв-сквер. – Я звонила тебе, но было уже поздно. Твоя экономка сказала, что ты только что ушла.

Эмили остановилась в центре старинного обюссонского ковра и, прищурившись, посмотрела в сторону Полы, сидевшей на диване. В комнату проникал мягкий свет сентябрьского солнца.

– А разве ты не хочешь, чтобы я проводила тебя в Хитроу?

Пола смущенно покачала головой.

– Я только что разговаривала с Шейном. Он не хочет, чтобы я летела в Сидней. Так что я остаюсь дома.

Эмили была явно удивлена.

– Но почему? Ведь раньше ты мне говорила, что он даже настаивает, чтобы ты прилетела к нему.

– Так оно и было. И я тоже считала, что в такой момент мне надо быть рядом с ним. Но вот видишь, теперь он говорит, что уже пришел в себя после пожара и вполне справится со всем сам. А мне лучше остаться с детьми. Ты же знаешь, это у него пунктик: кто-нибудь из нас двоих всегда должен быть дома.

– С Уинстоном то же самое. Да и мы с тобой разве не такие? – сказала Эмили и внимательно посмотрела на Полу. – Вспомни-ка, бабушка всегда учила нас, что надо быть ответственными родителями. Она говорила, что когда у нас будут дети, они должны стать главным в жизни. А уж потом все остальное. Она буквально вдалбливала в нас эту мысль – может, потому, что на собственных детей не слишком-то обращала внимание.