Быть княгиней. На балу и в будуаре - [31]

Невозможно было отказаться от такого милого приглашения: мы сели в карету; я старалась объяснить своему проводнику, как глубоко чувствую столь обязательное внимание гениальной и образованной маркграфини.

Мы въехали в первую аллею парка, и навстречу нам показался другой, подобный нашему, экипаж. В нем были маркграф и маркграфиня баденские, наследный принц и другие. Придворные кареты, съехавшись, остановились. Маркграфиня поклонилась нам и с непритворной добротой и лаской предложила сама показать мне лучшие места сада, которыми они, прибавила она, действительно гордятся.

Я тут же вышла из кареты и, поменявшись местами с наследником, поехала с ее высочеством по чудесному парку. Я, однако, не могла вполне наслаждаться им, увлеченная умным разговором маркграфини. Между тем мы подъехали ко дворцу, и я не подумала извиниться в том, что хотела отклонить свое посещение ее высочества.

Очаровательный концерт, великолепный ужин, но главное всего беседа и искреннее гостеприимство наших знаменитых друзей оживили этот приятный вечер. Мы, намеревавшиеся проститься, были предупреждены, что наши слуги уже во дворце, где приготовлены нам постели, и если нам не угодно пробыть дольше, то остается только назначить час: завтрак, лошади и проч. – все будет готово на другое утро.

Граф Владимир Григорьевич Орлов (1743–1831) – младший из знаменитых братьев Орловых, генерал-поручик (1775), директор Академии наук при президенте К. Г. Разумовском

Я и мои друзья, переночевав здесь с истинным комфортом, рано, до зари, оставили дворец, подаривший нам такое непредвиденное удовольствие.

В другой раз мы отдалились от рейнских берегов в Дюссельдорф, чтобы взглянуть на его славную картинную галерею. Но о предметах, столь известных всем, я не стану распространяться.

Во Франкфурте мне приятно было встретить Вейнахт, вдову одного банкира, жившего двенадцать лет в России. Я близко знала ее еще в детстве и ради воспоминаний о прошлом решила уделить ее обществу один или два дня лишних: воображение любит обращаться к прошедшему, жить первыми и юношескими мечтами.

В том же городе я познакомилась с младшим Орловым, Владимиром, пустым юношей. Все, что он вынес из немецких университетов, – это надменная уверенность в своем необыкновенном образовании. Вследствие этого он принял заносчивый и педантичный тон, в чем я убедилась по некоторым диспутам (я не говорю – разговорам), которые мне довелось иметь с ним. Спорить с кем бы то ни было составляло для него наслаждение и, по-видимому, главный предмет его жизни. Не было ни одного дикого софизма Ж. Ж. Руссо, в котором он не подметил бы глубокой истины и нагло не присвоил его себе со всей чужеядностью этого красноречивого, но опасного писателя.

Трудно было вообразить, что впоследствии его поставят во главе Петербургской академии наук, а потом сменят одной из его креатур, Домашневым, человеком глупым и ничтожным, подобно Орлову. Еще меньше я могла вообразить, что со временем мне придется быть их преемницей.

Глава XIII

Возвратившись в Спа, я познакомилась с мекленбург-стрелицким принцем Эрнестом, Карлом шведским, впоследствии герцогом Судерманским, который занимал часть того отеля, где я жила в Э-ла-Шапель.

Молодой принц страдал ревматизмом и для излечения был послан в Спа в сопровождении своего дяди, Шверина, и двух офицеров – капитана Гамильтона и другого. Он жил очень умеренно, вероятно вследствие самых ограниченных путевых издержек. Я видела его каждый день и совершенно освоилась с его образом мыслей. Он не любил королеву, свою мать; главной его мечтой была мысль со временем взойти на престол в силу того обстоятельства, что старший брат его был бездетным.

Эти сведения относительно молодого принца пригодились мне потом: во время нашей войны со Швецией я подала идею императрице, что герцог, адмирал флота, легко может быть отвлечен от интересов короля и противопоставлен ему.

Когда наступило время разлуки с моими друзьями – они возвращались в Англию, а я в Россию, – мы грустно расставались. Однажды вечером мы бродили в «Promenade de sept heures» и горевали над этим печальным местом; перед нами лежало основание просторного дома, только что отстроенное. Я остановилась при взгляде на него и в надежде еще раз побывать здесь, о чем мечтала и миссис Гамильтон, торжественно обещала ей через пять лет возвратиться в Спа и поселиться в этом самом доме, если только она согласится здесь видеться со мной. Обещание взаимно было исполнено в буквальном смысле: по прошествии времени я наняла именно тот дом и приготовилась встретить в нем приезд моего друга.

Наконец, сказав другу печальное «прости», я возвратилась в Дрезден, где пробыла недолго, занимаясь большей частью осмотром и изучением удивительного собрания художественных произведений.

Электорский музей составлял второй предмет любопытства, но в эту пору он находился в жалком положении, потому что главное его богатство было отдано в залог Голландии, снабдившей дрезденский двор деньгами взаймы.

В Берлине с прежним гостеприимством я была принята королевской семьей; той же предупредительностью и вниманием обязана князю Долгорукову. Отсюда я немедленно поехала в Ригу, где ожидали меня письма от моего брата Александра и управляющего, подробно описавшего ужасные опустошения от заразы, господствовавшей в Москве. Брат мой вынужден был укрыться в своем селе Андреевском. Опасение за его жизнь гораздо больше обеспокоило меня, нежели бедственное положение моего собственного дома.