Быть или иметь? Психология культуры потребления - [21]

Смерть

Для многих из нас смерть по определению означает незащищенность. По сути, исследования в области социальной психологии свидетельствуют о том, что наши самовосприятие и самооценка, равно как и явление культуры в целом, ненамного успешнее любых других попыток человечества ослабить неутихающий ужас, ассоциируемый с осознанием собственной кончины. Данная точка зрения, базирующаяся на трудах Эрнеста Беккера и развитая Джеффом Гринбергом, Томом Пищинским и Шелдоном Соломоном, известна под названием «теория управления ужасом»[70]. Эта теория породила десятки исследований, демонстрирующих, что, единожды столкнувшись с фактом смерти, впоследствии человек больше склонен резко критиковать нарушающих культурные нормы собратьев и аплодировать тем, кто эти нормы отстаивает. Кроме того, он в целом формирует свое поведение так, чтобы повысить самооценку, подгоняя его под писаные и неписаные обществом правила. Предположительно поступать так его заставляет острое желание ослабить ужас, который у него вызывают мысли о собственной смерти.

Методы теории управления ужасом весьма впечатлили нас с Кеном Шелдоном как любопытный способ экспериментальной активации чувства незащищенности, предположительно лежащего в основе материалистического отношения к жизни. То есть если мысли о смерти пугают, они, по всей вероятности, ведут к возникновению этого чувства. И если материалистические устремления представляют собой попытку компенсировать это чувство, значит, страх перед смертью должен превращать людей в истинных материалистов. И тот факт, что смерть была одной из доминирующих тем снов людей, ориентированных на материалистические ценности, по логике делает эти умозаключения вполне правдоподобными.

Чтобы это проверить, мы произвольно поделили студентов на две группы: группу «осознания собственной смертности» и контрольную группу[71]. Первая писала короткие сочинения на две темы: «опишите чувства, которые пробуждают в вас мысли о собственной смерти» и «опишите, что, по-вашему, с вами произойдет с физической точки зрения после того, как вы умрете». Участники второй отвечали на похожие вопросы, но касались они совсем другого опыта – прослушивания музыки.

В первом исследовании мы попросили всех студентов мысленно заглянуть на пятнадцать лет вперед и по текущему долларовому курсу оценить собственные ожидания в отношении девяти аспектов своего будущего финансового положения. Мы поделили эти девять оценок на три набора ожиданий: суммарная финансовая стоимость (ожидания в отношении собственной зарплаты и заработка супруга (супруги), стоимости дома, размера инвестиций и суммы, которую респонденты будут тратить в будущем на путешествия); расходы на удовольствия (ожидания относительно суммы, которую респонденты будут тратить на одежду, развлечения и разные хобби и приятные занятия на досуге); и стоимость имущества (ожидаемая цена машин, мебели и прочих вещей в их домах).

По сравнению с участниками, которые отвечали на вопросы о прослушивании музыки, писавшие о смерти сообщили о большей ожидаемой суммарной финансовой стоимости по истечении пятнадцатилетнего периода. Большую сумму они рассчитывали тратить и на удовольствия. Например, члены этой группы сказали, что, по их ожиданиям, в среднем будут расходовать на развлечения, досуг и одежду 813 долларов в месяц, в то время как те, кто писал о музыке, планировали тратить на все это в среднем всего 410 долларов.

Во втором исследовании мы подошли к оценке материализма с несколько иной стороны. После написания сочинений о смерти и музыке две новые группы студентов играли в игру под названием «управление лесными ресурсами». Им нужно было представить себя владельцами компании, которая конкурирует с тремя другими фирмами за право вырубки деревьев в национальном лесу. Участников предупредили, что для дальнейшего выживания бизнеса их компания должна работать прибыльно, но при этом вырубание больших лесных массивов грозит полностью уничтожить лес. А затем студенты ответили на три вопроса. Во-первых, мы выясняли, обусловливала ли их решения алчность, спрашивая ребят, насколько большую прибыль они хотели бы получать по сравнению с другими компаниями. Во-вторых, мы оценивали, не двигал ли ими страх, задав вопрос, насколько сильно их волнует тот факт, что конкуренты могут вырубать ежегодно слишком много деревьев. И наконец, мы оценивали готовность участников потреблять ресурсы, спрашивая их, на вырубку скольких из доступных 100 акров леса они подали бы заявку. Так вот, респонденты, писавшие до этого сочинение о смерти (что, предположительно, обострило в них чувство незащищенности), проявили себя большими материалистами. Они претендовали почти на 62 из 100 доступных акров леса, в то время как запросы членов контрольной группы были гораздо скромнее – всего 49 акров. Кроме того, участников, которые писали о смерти, в основном мотивировала жадность, поскольку они, по их собственным оценкам, хотели иметь большую прибыль, чем другие компании.

Насколько мне известно, это первое исследование, нацеленное на изучение зависимости между незащищенностью и материализмом людей, которое основывалось на реальном эксперименте. Все предыдущие исследования в этой области относились к категории корреляционных, что не давало нам полной уверенности в том, что незащищенность является в данном случае одним из реальных причинно-обусловленных факторов. В отличие от таких исследований, описанные выше экспериментальные процедуры стали самым убедительным на сегодняшний день подтверждением тому, что чувство незащищенности действительно порождает и усиливает материалистические тенденции.