Быть - [89]

Коленопреклоненная фигура застыла в молитве, а перед внутренним зрением Альберта Великого поплыли образы.

…Вот он, молодой монах, принимает из рук муд­реца глиняную табличку, привезенную торговцами из далекого Египта. Его не пугает клинопись, смысл ее становится ясен при взгляде на таинственную фигуру, выдавленную на другой стороне.

– Знать, сметь, хотеть, молчать! – шепчет моло­дой посвященный, склонившись над драгоценным предметом.

Вот бессонные ночи; десятки, сотни оплывших свечей. Текст Священного Писания, озаренный вспыш­кой мгновенного откровения; символы, их значения; растущая гора книг, тщательно скрываемых от посто­ронних глаз. Он пишет, пальцы немеют и выпускают перо, но проясняется смысл древнееврейского письма. Иероглифы выстраиваются в стройную систему, запол­няют собой схемы и таблицы, находят свое соответ­ствие. Приходит мудрость.

Ему открывается посвящение жреца Хозарсифа, ко­торый позже станет Моисеем и вождем Израиля. Он видит, как рождается Каббала – преемница египетских мистерий, как передаются – в тайне и молчании – ее истины. Вот Иерофант каббалистического ордена Иессеев беседует… нет, он не ошибся, с молодым Назарянином!

С истлевших страниц, из вороха старых книг до­носится до него голос старца:

– Ты превзошел всех нас мудростью, Иисус, твой разум вобрал в себя всю Истину и все Учение, ты постиг Знание древних – ступай, нет над тобой челове­ческой власти!..

Годы, долгие годы он искал. Искал начало всех начал, Magister Magisterium – Учителя Учителей, Ко­рень Истины. И вот настал день, когда Альберт Великий оторвался от рукописей и поднял голову. Лучи восходящего Солнца заливали комнату и золотили его растре­павшиеся, с проседью волосы. Исчезли противоречия, все религии встали из пепла невежества, полные перво­начального сияния. Изида и Мария протянули друг к другу руки. Он нашел Корень. И тогда с губ его сорва­лись слова:

– Изида, мать всех наук, ты – Корень Истины!

То был час радости. Он нашел Истину, и она на­полнила его душу спокойствием и твердостью. Но потом настал час скорби.

В его сознании уже зрела великая реформа, он видел Землю без религиозной розни, народ – просве­щенным, церковь – обновленной. Погаснут костры, исчезнут с лица Земли религиозные войны, уйдет на покой орден Доминика…

Этими мыслями Альберт Великий и поделился со своим ближайшим другом, Епископом, человеком боль­шой и благородной души.

– Что ты, безумец, одумайся! – в ужасе вскричал тот, и сутана его заколыхалась. – Братьям и так с тру­дом удается закрывать глаза на твои занятия тайной наукой. Слышны разговоры о духовном судилище, отлучении. Ведь и сам ты – доминиканец, пусть схо­ластик. Ради всего святого, заклинаю тебя, держи при себе свои помыслы, которые, если, не приведи Господь, – Епископ благоговейно перекрестился, – дойдут до суда, будут сочтены еретическими и преступными! Ты же знаешь наших теологов! – он беспомощно развел руками. – Твои рукописи сожгут, а имя предадут позо­ру. Молчи, говорю тебе, молчи!

Альберт Великий стоял перед алтарем, в глазах его впервые за много лет блестели слезы. Живая могила! Вот во что хотят они его превратить. Труд всей жизни оказался тщетным – его мысли не дойдут до людей, его дело будет уничтожено. Слепая ярость начала просыпаться в его душе. Бог, которому он посвятил жизнь, волю, труд, – отвернулся от него. Какой-то внешний, чуть слышный, но все же внят­ный голос шептал ему:

– Отрекись! Я дам тебе все, отрекись! Ты забыт, несчастный!

Проклятие уже было готово сорваться с его губ, когда внезапная мысль озарила сознание. Он поднялся с колен, чувствуя, что раздваивается. Одна часть его су­щества была полна горечью и сомнением – о, как сла­ба, как ничтожна она была! В другой вспыхнул спаси­тельный гнев – гнев на себя самого.

– Дьявол! – медленно, с расстановкой произнес он. – Ты искушаешь меня! Но и в час муки – я силь­нее! Что ж, лукавый, тебе нужна моя душа?

Альберт Великий схватил со стены тяжелый дву­ручный меч и вступил в круг.

Воздух в лаборатории отяжелел, исполненный напряжением.

– Ты, известный под именем Астарота, Бафомета и Сатаны, яви мне облик свой! Ты посеял и в моей душе сомнение, но хватит ли у тебя сил, нечистый, чтобы удержать такую душу? Явись! Я хочу видеть лицо твое! Заклинаю тебя именем Того, кто устанавливает законы и кому повинуется Вселенная, заклинаю тебя именем Того, чей образ я нашел в себе и еще не утра­тил! Священным именем Тетраграмматон заклинаю тебя – явись!

Вода в колбе, стоявшей в маленьком кругу, по­темнела. Мрак наступал со всех сторон – тяжелый как свинец, он был полон ненависти.

Альберт Больштедский положил левую руку на пантакль Соломона, правая сжимала меч. Его воля уже проснулась, подобно мощному горну выдувая послед­ние остатки зла из сознания и концентрируясь на колбе, над которой зависло и сгущалось темное облако.

Он знал, что такого опыта еще никто не прово­дил, но проявленная слабость требовала немедленного искупления. Он решил сосредоточить все демонические субстанции, сконцентрированные рядом, в конкретный символ и уничтожить его, освободив таким образом свое сознание от всего искусственно навеянного зла.