Быстроногий олень. Книга 1 - [16]

— В море надо ехать, нерпу бить. А с подкормкой рано еще возиться. Тут бы для себя заготовить мяса, а песцы и мышами сыты будут, — поддержал охотника Эчилин.

— А почему же на собрании вы об этом не говорили? — крикнул кто-то в толпе. — Если так рассуждать будем, никогда илирнэйцев не догоним.

— А нам никогда их и не догнать, — послышался голос Иляя. — Илирнэйцам всегда везет. Не уйдешь от судьбы, как не уйти песцу из капкана.

Гэмаль посмотрел в сторону Иляя. «Судьба… капкан, — с раздражением подумал он. — Веками чукчи сидели в этом проклятом капкане. И вот капкан раскрылся, совсем раскрылся, а такие, как Иляй, все еще ногу в нем держат…»

Чтобы не было заминки с развозкой подкормки, Айгинто после собрания решил еще раз поговорить с теми охотниками, на которых не очень надеялся. Прежде всего он явился к Иляю.

— Завтра поедешь с бригадой Рультына. Вставать надо чуть свет…

Иляй, успевший уже к этому времени улечься в постель, широко зевнул, с наслаждением потянулся и равнодушно сказал:

— Ладно, если высплюсь, встану чуть свет. Ну, а если сон хороший под утро приснится, встану попозже.

Айгинто смотрел на полные плечи Иляя, на его короткие, мускулистые руки, перевязанные чуть выше локтей засаленными ремешками, на которых болтались на нитках из оленьих жил синие бусы, и старался не поддаваться закипающей ярости.

— Нет, ты точно скажи: встанешь завтра, как все охотники, или придется будить тебя?

Иляй снова потянулся, зевнул:

— Что ж, пожалуй, приди разбудить меня. А то, сам знаешь, какой по утрам крепкий сон бывает…

Этого председатель уже не мог вынести. Он вплотную приблизился в Иляю и, тяжело дыша, сказал сдавленным голосом:

— Если ты, рваный торбаз, завтра не встанешь раньше всех, — самого тебя на подкормку песцам выброшу!

Иляй не выдержал взгляда жгучих глаз Айгинто, смущенно кашлянул, повернулся спиной. Председатель быстро вышел из яранги.

Поговорив еще с двумя охотниками, Айгинто направился в ярангу Эчилина, стоявшую на отшибе. Не только для разговора с Эчилином спешил в эту ярангу Айгинто. Ему не терпелось повидать Тимлю, падчерицу Эчилина, он сегодня еще ее не видел.

Внимательно выслушав председателя, Эчилин сказал неопределенно:

— Ну что ж, хорошие охотники никогда без дела сидеть не будут. Настоящие охотники завтра настоящими делами займутся…

Айгинто искоса поглядывал на полог, надеясь, что из него выйдет Тимлю. Эчилин хорошо понял его.

— Новость тебе сейчас скажу: Тимлю в тундру к шаману Тэкылю ушла, совсем ушла, жить у своей сестры будет, — сказал Эчилин, любуясь впечатлением, которое производят на председателя его слова.

Айгинто мгновенье сидел с закрытыми глазами и вдруг, посмотрев с ненавистью в лицо Эчилина, вышел из яранги и быстро зашагал к морю, навстречу пронзительному холодному ветру.

Сложными были отношения между Айгинто и Тимлю. Любил он эту девушку так же сильно, как ненавидел ее отчима. Горячий и нетерпеливый, он ждал от нее слов любви, решимости. Но девушка страшно боялась отчима. Пугал ее и Айгинто своим неугомонным, беспокойным нравом, своей неприязнью к Эчилину. А когда отчим сказал ей, чтобы она ушла из его яранги к своей сестре, Тимлю даже обрадовалась. Ей хотелось отдохнуть в тундре от неусыпного, изнуряющего страха.

Долго стоял Айгинто на одном месте, не слыша шума морского прибоя.

Ну что ж… Он, Айгинто, не станет унижаться. Ого! Он стиснет зубы и стерпит обиду, не побежит за ней, как мальчик. Зачем он будет показываться на глаза девушке, которая на него смотреть не хочет? Если бы это было не так, разве она ушла бы из поселка, не повидав его!

Эчилин наблюдал за председателем, сидя у входа в свою ярангу.

— Мальчишку над настоящими охотниками главным поставили, — бормотал он. — Но ничего, я буду делать так, как мне нравится, а мальчишка покричит, покричит и успокоится.

Низенький, коренастый, с короткими кривыми ногами, Эчилин казался не по годам подвижным и легким. На крупном лице его, обрамленном снизу редкой черной бородкой, прежде всего замечались тяжелые, словно чугунные, скулы и узенькие щелки-глаза со взглядом твердым и острым, как нож охотника. Нос у него был длинный, на конце приплюснутый, на широкой переносице две поперечных линии татуировки.

— Молокососа поставили главным над охотниками, — повторил Эчилин, думая о том, что навсегда, однако, ушло то время, когда он был самым богатым, самым уважаемым человеком в этих местах как на берегу, так и в тундре. Ушли те годы, как уходит лед в море, унося с собой надежды охотников на богатую добычу.

Невеселыми были думы Эчилина. Но не такой он был человек, чтобы долго отдаваться печали.

Э, ничего!.. Пригоняет ветром лед к берегу, и тогда наступает для охотника праздник. Как знать, может, и в его жизни ветер начал поворачивать в другую сторону: воина идет по Большой Земле, и нелегко русским приходится. Сильны, видно, фашисты. Дошли до его ушей и такие еще вести, что находятся будто теперь в большой дружбе американцы и русские. Но как могут дружить русский Ковалев и американец Стэнли, которого когда-то отсюда, как волка, прогнали? Нет, что-то здесь непонятное. Притаиться надо, как притаивается умка