Былое, нынешнее, грядущее - [26]

«Отдыхай, моя родная волшебница, – слышала она сквозь шелест дождя. – Спи сладко, а я буду хранить твой сон. Сердце моё, душа моя... Милая моя Берёзка...»

А может, это уже снилось ей? Отяжелев во властных объятиях дрёмы, она не могла ни воспротивиться этим словам, ни возразить, ни заставить их смолкнуть... Она просто утонула в них, провалилась, но не в бездну, а в небо. Окрылённая светом, окутанная поясом облаков, Берёзка чувствовала присутствие кого-то родного, бесконечно нужного. Отзвук его имени – «светлый лик» – таял румянцем зари на облачных башнях, эхо голоса могучей птицей подхватывало её и нежно укачивало на волнах из белого шёлка... Пропитанное любовью и грустной нежностью пространство шептало – уху не разобрать слов, только сердце слышало и понимало. Бестелесные, невесомые объятия душ – вот что это было. Как бы хотелось Берёзке, чтоб они длились вечно!... Увы – петля-рука из белого шёлка рассосалась, растаяла, и Берёзка рухнула в явь лесной пещеры, сотрясаясь от всхлипов.

Слезинки упали в рыжую шерсть, и она встретилась с пристальным взором синих глаз – нет, не тех, что навеки закрылись, отдав свою лазурь небесам... Берёзка лежала в уютном меховом кольце свернувшейся клубком Гледлид – пушистой хранительницы её сна.

«Что такое? Отчего ты плачешь?»

– Уже не плачу, всё. – Берёзка улыбнулась солёными от слёз губами, торопливо вытирая глаза и щёки. – Ничего... Просто сон приснился.

И она с нежностью и благодарностью снова принялась гладить рыжую морду и чесать её за ушами. Если ей даже в голову не приходило прижаться к Гледлид в человеческом облике, то зверя хотелось тискать и ласкать, словно он не имел ничего общего с теми дерзкими губами и столь же нахальными глазами, то остро-насмешливыми, то туманно-влюблёнными.

– Пушистик мой рыженький, – сказала Берёзка, прильнув щекой к мохнатой морде.

«Твой... Весь, телом и душой твой, моя прекрасная владычица».

Такая неподдельная страсть прозвучала в этом ответе, что Берёзка, тронутая холодком смущения, чуть отодвинулась. Облик обликом, но сердце в груди этого зверя оставалось всё то же. Растаяв от грустновато-нежной благодарности за это чувство, Берёзка хотела вознаградить Гледлид хоть чем-то – хотя бы этой лаской. Но что ласка? Для Гледлид она как единственная капля воды для жаждущего среди пустыни. Могла ли Берёзка дать ей больше?

Дождь кончился, и мокрая хвоя можжевельника у входа сверкала, точно росой усеянная, а в расчистившемся небе вновь сияло солнце. Оно ласково целовало и сушило ресницы Берёзки, а Гледлид уже в человеческом облике натягивала свою одежду. Навья больше не улыбалась, не дурачилась, словно догадавшись, о ком был сон Берёзки. Сдержанно коснувшись плеча девушки, она остановилась в проёме входа и прищурилась навстречу солнечным лучам.

– Ну, вот и кончился дождик, – проговорила Гледлид задумчиво. И, скосив взгляд в сторону Берёзки, спросила: – Как ты? Отдохнула?

– Да... Можно и снова по ягоды идти. – Смущённая и огорчённая этой накатившей на навью грустью, Берёзка виновато скользнула по её плечу пальцами.

– Пойдём, – коротко кивнула Гледлид.

Они неторопливо шли по раскисшей от дождя тропинке. Навья заботливо поддерживала Берёзку под руку, чтоб та не поскользнулась. В воздухе пахло сыростью и мокрой древесной корой, а земляника в лукошке источала сладкий дух лета. Гледлид молчала, и Берёзке тоже взгрустнулось – и под влиянием сна, и от этой перемены в навье. От пригретой солнцем земли поднимался влажный и густой, банный жар. Свежее после дождя не стало, напротив, дышалось тяжелее.

– Уф, как в парилке, – пропыхтела Берёзка.

Она робко заглядывала Гледлид в глаза и улыбалась, пытаясь прогнать тень печали с её лба. Та, заметив, что девушка ловит её взгляд, расправила отягощённые думой брови и всё-таки приподняла уголки губ.

Лукошко они наполнили быстро: земля будто нарочно подбрасывала им полянки, полные ягодных богатств. Увенчав корзинку последней горстью ягод, Гледлид вздохнула:

– Ну, вот и всё... Давай, корми детишек, а меня работа ждёт. Как там у вас говорится?.. Делу время, потехе час.

Она сказала это с улыбкой, но грусть всё же проступала в её взоре, устремлённом на Берёзку с задумчивой нежностью. Девушка протянула ей руку, и навья, сжав её пальцы, долго не отпускала. Они никак не могли распрощаться – стояли и смотрели друг на друга. Наконец Берёзка приблизилась к Гледлид вплотную и быстро чмокнула в щёку. Это был дружеский поцелуй, но навья от него покрылась розовым румянцем.

– Э... м-м... Ну... До свиданья, – пробормотала она.

– До встречи, – улыбнулась Берёзка, но Гледлид её ответа уже не услышала, поспешно шагнув в проход.

Берёзка вернулась во дворец. Огнеслава, как и всегда в это время, занималась делами в Заряславле, Зорица сидела за шитьём в светлице, а Рада с Ратиборой, закончив свои уроки, увлечённо сражались во дворе на деревянных мечах – только стук стоял. Княжна распорядилась обучать их наукам сызмальства, чтоб они выросли такими же просвещёнными, как незабвенная Светолика; вся первая половина дня у девочек-кошек проходила в умственных занятиях, после обеда они могли порезвиться и отдохнуть, а вечер был обыкновенно посвящён чтению книг. Кстати, обед Берёзка, скитаясь по ягодным местам, пропустила, за что её Зорица незамедлительно и пожурила.