Былое, нынешнее, грядущее - [21]

– Ты устала, милая, – ласково шепнула Искра, склоняясь над нею и отводя с её лба прядку тёмных волос. – Ступай-ка ты домой и приляг хоть ненадолго.

Когда-то они и с Лебедяной сидели точно так же ночь напролёт, не в силах оторваться друг от друга. И точь-в-точь как Лебедяна, Купава сонно пробормотала:

– Вставать уж скоро... – И, зевнув, добавила: – Но ты права, пора домой. А то хватятся меня...

– Увижу ли я тебя снова? – вырвался из сердца Искры вопрос.

Усталые веки Купавы поднялись, и она улыбнулась – нежно, измученно, с манящей сладостью, от которой у Искры вдруг защемило в груди.

– Через три дня я приду поливать цветы. Через час после полудня я буду здесь.

Так они стали встречаться – иногда днём, иногда ночью. Встречи их были чистыми и целомудренными, и к каждому из этих свиданий у них всегда накапливалось, что сказать друг другу. А однажды, когда Искра навещала яблоню вместе с дочерьми и Бузинкой, Купава шагнула из прохода.

– Простите, что тревожу вас, – молвила она, смущённо потупив огромные серовато-синие глаза и теребя кончик толстой тёмно-русой косы. – Мне, наверно, среди вас не место... Но и мне эта яблоня стала родной.

Искра, поднявшись ей навстречу, взяла её за руку.

– Почему же не место? Это не так, голубка. – И представила девушку своей семье: – Родные мои, это Купава – та самая добрая душа, что ухаживает за нашей яблонькой. Мне наконец-то удалось её застать.

Она усадила Купаву за скатерть с поминальным ужином. В двух словах поведав её историю, Искра сказала:

– Раз уж матушка Лебедяна привела её к нам, пусть Купава будет желанной гостьей в нашем доме.

– Конечно, пусть будет, – отозвалась Злата с приветливой улыбкой. – Пусть приходит, когда ей вздумается, мы всегда будем рады.

– Ну что вы, – засмущалась Купава чуть ли не до слёз. – Я же никто вам... Ни сестра, ни кума.

– Добрым душам двери нашего дома всегда открыты, – мягко молвила Злата, и Искре на миг показалось, будто она услышала голос супруги. Да и лицом, походкой, движениями, смехом дочь была вылитая Лебедяна – до оторопи, до сладкой тоски в груди.

Глубокой осенью и зимой Купава к яблоне не ходила: в холода делать там было, конечно, нечего, дерево уснуло на заснеженной полянке, а сосны верными стражами стерегли его отдых. Искра заскучала было по хрупкой кудеснице, но та пришла в её сон. Там, во сне, была вечная весна, и яблоня стояла, одетая в душистое кружево цветения. Белые лепестки падали на плечи и волосы Купавы, и она вложила тёплые ладошки в протянутые руки Искры.

«Благодарю тебя, – прозвенел её голос нежным колокольчиком. – Ты – моя опора, моя родственная душа. Не знаю, что бы я без тебя делала. Наверно, завяла бы от тоски и ушла в чертог Лалады прежде времени».

«Не за что благодарить меня, – ответила ей Искра. – Ты – ясный луч в моём сердце, ты согреваешь его и приносишь свет и радость. И быть твоей опорой – счастье для меня».

В последний зимний месяц они не виделись даже в снах. Искра тревожилась, уж не случилось ли чего, но, не будучи знакомой с семьёй девушки, навестить её наяву не решалась. А весной, когда снег на полянке стал водянистым и заблестел на солнце, как хрустальная крупа, она пришла к яблоне. Целое войско подснежников дружными кучками поднимало белые головки к небу, пробивалось острыми листьями сквозь льдистый панцирь... А вот и пушистые тёмно-лиловые чашечки сон-травы раскрылись на проталинках. Улыбаясь, Искра склонилась к первоцветам, потом коснулась пальцами яблоневых веток. Скоро, совсем скоро набухнут почки и выберутся к солнцу крошечные листочки. А потом и зацветёт Лебёдушка.

– Она пережила эту зиму,  – раздался тихий голос – точно шорох сухой листвы. – А мне временами казалось, что я не переживу.

Искра встрепенулась всем сердцем и обернулась. Купава, в белой шубке и красных сапожках, походила на вышедшую из сосновой чащи девочку-снегурочку, у которой от весны на лице разливалась болезненная бледность. Она и впрямь будто перенесла изнуряющий недуг: под глазами залегла голубизна, губы поблёкли, щёки осунулись.

– Купавушка! – Искра сжала её руки в рукавичках, заглянула в очи, в которых половодьем разливалась тоска. – Отчего ты не показывалась? На сердце у меня неспокойно было...

Веки Купавы устало сомкнулись, она подставляла лицо весеннему солнцу.

– Боль чёрная меня накрыла, – проронила она, едва шевеля бледными губами. – Не отпускает меня она. Всё нашу с Лютвиной последнюю встречу вспоминаю... Как поссорились мы, какие очи у неё стали тогда тёмные, чужие. Пытаюсь придумать другие слова – не те, что в тот день сказала. И её ответы тоже стараюсь представить себе. Но не выходит... Говорю сама, а её голос расслышать не могу. Не знаю, что она ответила бы мне на эти иные, новые слова. Невыносимо... Думала, лягу и не проснусь больше никогда. Но весна разбудила...

– Купавушка, милая, оглянись вокруг! – Искра обвела рукой полянку, полную первоцветов. – Разве ты не видишь? Каждую весну твоя лада тебе приветы шлёт. Смотри, сколько цветов! Это от неё подарок тебе. Чувствуешь, как солнышко пригревает? Тепло твоей щёчке? Это твоя лада тебя целует. А зацветут сады – это она тебе «люблю» говорит, лепестками белыми твоё личико ласкает. Везде, всюду, ежели присмотреться, можно знаки найти, которые она тебе подаёт. Прийти во сне не может, но всем небом, всей землёй, солнцем и ветром говорит с тобою, милая. Не думай о плохом, не вспоминай тех горьких слов, пусть они растают, как снег по весне. Почувствуй любовь твоей лады: она везде, она окружает тебя.