Былое и дамы - [5]

После ее ухода папа обычно казался слегка рассеянным — он то и дело озирался по сторонам, словно не мог сразу вспомнить, где находится. Но очень быстро приходил в себя, и мы весело возвращались в отель, где нас уже поджидал вкусный обед и по рюмочке оздоровительного. Это было славное время, и мне даже немножко жаль, что оно закончилось и для папы, и для меня. И папе, мне кажется, тоже немножко жаль, несмотря на уютную квартирку возле метро Рюдесгаймер плац и открывшиеся всей стране новые горизонты.

А может быть, все это — мои досужие домыслы и желание романтизировать прошлое папы, который последнее время изрядно сдал и полысел. Однако, домыслы или нет, именно из-за них я бросила всё и примчалась к нему в Берлин в надежде на практическое применение его романтического прошлого.

Компьютер неожиданно разорвал тишину оглушительным победным аккордом и окропил опустевший экран искрами многоцветных фейерверков.

«Сошлось, наконец, — сказал папа, откидываясь на спинку кресла. — Кажется, я смогу тебе помочь».

«Но при чем тут пасьянс?» — не выдержала я, хотя дала себе зарок не раздражать папу бестактными вопросами.

Но папа воспринял мой вопрос не как бестактность, а как проявление интереса, и обрадовался.

«Пасьянс — игра философская, он схематически представляет картину житейской борьбы», — начал он. И я, хоть умирала спать, подперла слипающиеся веки пальцами и приготовилась покорно слушать, только бы он не передумал взяться за мое дело.

«Для начала, требуется везенье — если карты не лягут благоприятно, ничего не поможет, ни мудрость, ни ловкость пальцев. Однако, когда карты лягут благоприятно, одного везения мало, нужно быстро и умело шевелить мозгами. И вот, казалось бы, все улажено, черное и красное воинство выстроено в боевые колонны, и для победы недостает только нескольких мелких штрихов. Выпускаем следующую порцию карт, они, пощелкивая, ложатся поверх готовых к бою войск, — и, о ужас! Судьба перехитрила нас, наше прекрасное боевое построение рушится. Мы беспомощно топчемся на месте, стараясь изменить положение. И вдруг нас озаряет — вот оно, решение! Все как в жизни — так легко просчитаться и оступиться, а ошибки неустранимы. Но я победил и у меня есть ответ на твой вопрос».

Папа с торжеством посмотрел на меня, как Колумб, только что открывший Америку и еще не потерявший надежды, что ее назовут Колумбией. Я страстно желала его похвалить, но сон налетел на меня так стремительно, что я не смогла произнести ни слова. И всё-таки услышала:

"Ты должна писать книгу о Лу Андреас фон Саломе".

Уже проваливаясь в бездну сна, я поняла, что другого выхода нет: я обречена подать заявку на написание книги о Лу Андреас фон Саломе, кто бы она ни была. Первым делом нужно было срочно выяснить, кто же такая эта неотразимая Лу Саломе, единогласно названная самой блистательной женщиной Европы девятнадцатого века.

Я стала искать информацию о ней в интернете и с удивлением узнала, что девушка Лу, очаровавшая всю Европу, родилась в Санкт-Петербурге. Дальше пошло хуже, и я поплыла по интернету, жадно цепляясь за каждое упоминание о Лу Саломе, которых, честно говоря, было немного. Одни имена наводили меня на другие, другие на третьи, третьи на четвертые и так далее. Они выстраивались в цепочку с частыми прорехами, но постепенно я вошла во вкус — заполнять прорехи было даже интересней, чем просто тянуть цепочку от одного имени к другому. Мой список её романов все рос и рос — эта женщина действительно очаровала всю Европу! Кто-то даже сказал, что по списку ее поклонников можно изучать культурную историю Европы периода belle-epoque.

Рассказать что-то смешное? Я и впрямь получила этот заманчивый грант! Никто кроме меня не догадался назвать Лу Саломе самой блистательной женщиной Европы, все сходились на более привычных именах — Жорж Занд, Сарра Бернар и Софья Ковалевская. Убедившись, что моя победа на конкурсе не первоапрельская шутка, я принялась собирать и просеивать детали жизни Лу Саломе. В результате начала складываться занятная картина, больше похожая на ковер, где судьбы известных людей сплетались в непредсказуемые узоры. На этом ковре, заслоняя мужские лица, всё яснее проступали лица женские, значительные и притягательные. И сплетая нити судеб вокруг этих лиц, история Европы стала выстраиваться по-новому, хочется сказать — по женски. Потрясённая этим открытием, я стала записывать свои впечатления, но получалось как-то сухо. Тогда я решила вместо добросовестной научной регистрации фактов сочинить роман о странных узорах европейского исторического ковра девятнадцатого века.

Преодолевая страх провала, я пустилась в плавание по бурному морю не слишком продуманного романа.

ЛУ

Лёля вздохнула — со спектаклем придётся подождать, зрители пока не собрались. Папа еще не вернулся с очередного парада в императорском дворце, а у братьев еще не закончились уроки в их училищах. Дома была только мама, но ради нее одной не стоило уничтожать фамильные ценности. И вообще, грандиозное представление перед единственным зрителем не могло бы достигнуть нужного эффекта.

Поэтому Лёля с огорчением решила отложить задуманное до обеда, на который по давней традиции должны были собраться все члены семьи. Зато оставшееся время можно было с пользой потратить на подготовку — зачесав наверх непослушные кудри, заплести их в косу и аккуратно перебросить ее через плечо. Лёля хотела было осмотреть себя в зеркале, но передумала: она не доверяла зеркалам, обнаруживающим ее отделенность от остального мира, тогда как она чувствовала себя неотделимой его частью.