Былое — это сон - [41]

— Только безбожники хоть что-то знают о боге.

Сегодня утром, проснувшись от пения птиц, я готов был поклясться, что один раз все-таки видел, как Мэри танцует. Наверно, это просто забытый сон.

По-моему, сразу видно, что из этого было написано в Норвегии, а что я добавил уже здесь, в Сан-Франциско. Чаще всего я вспоминаю о Гюннере и Сусанне, об этих двух людях, которые были настолько мне близки, что будто срослись со мной.

Когда Гюннер догадался, что Сусанна его обманывает, но еще не подозревал меня, он часто говорил со мной об этом.

Как же, наверно, ему было тяжко вспоминать эти разговоры, когда он все понял. Может, это и есть самое большое зло, которое мы ему причинили. Он имел с ней долгий разговор, и потом процитировал слова старого Ричарда Бакстера[21]: «Я говорил будто в последний раз, как умирающий с умирающим».

У этих двоих было много общего, но об этом не знал никто. Они позаимствовали друг у друга нечто, что уже не вернешь. Им бы разделить все, что они получили друг от друга. Они могли бы быть счастливы, если б ее разрушительный инстинкт не был так силен.

А они поносили друг друга, больше им ничего не оставалось — ему, познавшему счастье в обладании женщиной, которую все другие мужчины остерегались, и ей, наконец-то восторжествовавшей, потому что она нашла исключение из этого правила.

Скоро Йенни вернется с молоком. Йенни опрятна, как кошка, от нее пахнет чистотой. Я выбираю только таких женщин. Можешь не сомневаться, от всех женщин, к которым я был более или менее привязан, приятно пахло.

Брезгливость часто вызывается тем, что люди спят в непроветренных постелях и редко меняют белье. Не такая уж это большая роскошь, как некоторым кажется, через день надевать свежую накрахмаленную пижаму и каждую неделю менять постельное белье.

Когда я вчера вечером засыпал, мне виделись какие-то туманные картины, я чувствовал себя счастливым и умиротворенным. До Саутгемптона с нами на пароходе ехала молоденькая девушка, она вымыла волосы и, сидя в кресле на палубе, сушила их на легком ветру. Потом мне снилась уже Йенни. Она лежала в каюте на нижней койке, я свесил голову вниз и наблюдал, как она рожает громадный золотой зуб, он был величиной с табурет, у него было три затейливо изогнутых корня с инкрустацией из слоновой кости.

Вечером мы в последний раз пойдем слушать перелетных птиц.

Когда мы вернулись с сетера, я написал письмо судье Харалдсену, который вел процесс моего брата. Объяснил, кто я, и сообщил, что намерен помочь Карлу по выходе его из тюрьмы, но прежде мне хотелось бы узнать, какое впечатление он произвел на судью. К сожалению, я совсем не знаю своего брата.

Мне самому было неясно, чего я хочу. Может, у меня мелькала слабая надежда, что судья сообщит мне что-нибудь новое. Двое людей всегда по-разному воспринимают одно и то же, а судья, как бы там ни было, изучил это дело лучше других, иначе и быть не могло. Я осторожно ему польстил.

Мы встретились утром в его конторе. Он видел меня на суде и поспешил сказать, что едва ли может сообщить мне что-нибудь интересное.

— Нет, не о деле, конечно. Но, возможно, вы заметили что-нибудь в моем брате. Между прочим, было забавно слушать, как вы говорили то, что полагалось сказать опытному защитнику. Думаю, оправдать моего брата было невозможно, но и суровое наказание было бы абсурдом: ведь они оба — откровенно говоря, два дурака — стояли друг против друга с оружием в руках.

Судья держался натянуто, но мне показалось, что я выиграл очко. Я продолжал:

— Как вам кажется, мой брат может еще раз так же легко потерять равновесие?

— Ситуация была экстраординарная. Я бы очень удивился, если б Карл Торсен еще раз предстал перед судом с подобным делом.

— Мне тоже так кажется. Я рад, что наши мнения совпадают. Ну, а насчет правдивости моего брата…

Судья предостерегающе поднял обе руки:

— Нет, нет, ваш брат говорил только правду. Перед вашим приходом я снова просмотрел дело. Просто он был в замешательстве. Он и меня привел в замешательство своей необычайной правдивостью, хотя его и осудили, так сказать, как лжеца. Помните историю с револьвером, который защитник хотел объявить трубкой? Револьверы и трубки часто путают. Было бы естественно, если б обвиняемый воспользовался этой возможностью. Я чрезвычайно удивился, когда ваш брат не стал хвататься за эту соломинку. Думаю, он не солгал ни разу в жизни. Он не привык лгать.

Я понимал, что покажусь подозрительным, если поскорей не придумаю какого-нибудь ловкого вопроса. Но мне ничего не приходило в голову. Оставалось надеяться, что судья сам переменит разговор или поставит точку. Я встал и вежливо поблагодарил судью за сведения. Какие сведения, подумал я, немного смешавшись.

— Посидите еще, если не торопитесь. Вы, как я понимаю, вернулись домой и заново знакомитесь с родиной?

Я опять сел.

— Да, у меня фабрика в Сан-Франциско, она работает уже по инерции. Недавно я передал ее управление акционерному обществу. Правда, теперь мне кажется, что я сделал это просто от усталости. Бывает, что в результате многолетнего нервного напряжения появляется желание с кем-нибудь разделить риск, хотя никакого риска еще и в помине нет. Видите ли, я, что называется, выскочка, и мне не хотелось бы начинать все сызнова. Когда-то я начинал подручным кузнеца здесь, в Норвегии.